желании использовать еще не остывшее тело товарища.
Нервы князя Василия и Герасимова давно обтерпелись всячески средь ужасов этой войны. Однако поведение уцелевшего противника глубоко возмутило их.
— Нет, надо скорее покончить с этим мерзавцем!
Огонь сосредоточился на высоком. И оба с таким дружным единодушием разряжали свои карабины, что все время получалось впечатление непрерывных и стройных дуплетов. И видно было, как иногда откидывается взад и вперёд, мотая головою, посаженный труп человека в кожаном костюме.
— Никогда не испытывал такого омерзения! Волей-неволей приходится попадать в мертвеца, — негодовал Василий.
Он последовал примеру Герасимова, воспользовавшись спицею колеса, как станком. Долго целился, ловя момент, чтоб показался хоть "кусочек" длинного спортсмена. Вот он! Мелькнуло бледное лицо. Василий выстрелил. Ответа — нет. Длинный опрокинулся, и на него упал труп в кожаном. И молчание. Тишина полная, жуткая тишина…
— Кажется, готов! — молвил Василий.
— Да, кажется…
И оба двинулись к аэроплану, держа наготове карабины, опасаясь вероломства. Длинный мог прикинуться мёртвым, а стоит им подойти ближе…
Но опасения были напрасны. Длинный, раскинув руки, лежал, выпустив револьвер. А посредине бледного лба — небольшая круглая ранка, величиною в спелую вишню. Русские подошли вплотную. Длинный лежал, стиснув зубы. Он приоткрыл глаза, холодные, тусклые, подернутые пеленою смерти, как это бывает у недобитых птиц, приканчиваемых охотником. Веки сомкнулись, замерли, и сразу окаменело бритое лицо.
И минуту русские стояли в безмолвии с обнаженными головами. Первым очнулся Василий.
— Надо обыскать их. Пожалуй, с ними какие-нибудь интересные документы…
И опустившись на колени, он расстегнул куртку длинного. И застыли вдруг пальцы Василия, и сам он весь застыл.
— Голубчик, да вы знаете кто это?..
— Кто?
— Флуг! Знаменитый шпион Флуг!.. Я его встречал в Петрограде, в "Семирамис-отеле"… Я не сомневаюсь теперь, что найду на нём ценные документы…
40. Рассеялись призраки
Судьба поставила над мятежным существованием Флуга точку. Кровавую точку в виде спелой вишни. Интересный роман жизни Флуга оборвался вдруг, так внезапно и далеко не на последней странице. Почему знать, и даже наверное, — впереди было еще много глав, столь же увлекательных, сколь и преступных.
И теперь, когда Флуг лежал под осенними небесами той самой Польши, которую он исколесил вдоль и поперёк, теперь, лицом к лицу с вечной тайною смерти, до чего ненужным и лишним казалось все, на что с такой дьявольской выдержкой, с железной неутомимостью тратил свою энергию этот человек, по его собственному признанию вечно балансировавший между виселицей и скрытой властью великого инквизитора.
И вот маленький кусочек свинца, засевший в мозгу, испортил навсегда великолепный человеческий механизм. Смерть. Почетная смерть не на позорной виселице, а в открытом, честном бою, грудь с грудью. Правда, за многое Флуг достоин был пенькового ожерелья… За многое… Но трусом никогда не был. Защищался до последнего, отстаивая свою пёструю, темную жизнь искателя приключений и политического шпиона — и прощай перебрасывание с места на место, каюты пароходов, экспрессы, гостиницы, переодеванья, встречи с министрами, которым он из уст в уста передавал секретные приказы монархов… Ничего этого не было… Сгинуло…
И вот человек, сыгравший такую заметную роль во всех последних событиях, сообщивший в Вене о желании Берлина покончить с наследным австрийским эрцгерцогом, лежал теперь лицом вверх, на грязно-буром поле, в тени распростёртых над ним крыльев германского "голубя"!.. Эти крылья не могли его спасти…
Неприятно было Василию и Герасимову обыскивать трупы. Но волей-неволей пришлось это сделать, и, заглушая брезгливое чувство, первый занялся Флугом, второй — летчиком, в желтой кожаной куртке. Вернее, от куртки осталось одно воспоминание: и плечи, и грудь — это было одно сплошь решето. Решето почти без крови. Этот человеческий щит Флуга обстреливался, когда он уже был холодеющим трупом.
Результат обыска превзошёл все ожидания. С Флугом оказались не только ценные чертежи, бумаги и планы — это своим порядком, — но были еще подробнейшие списки всей шпионской организации края. Своеобразный путеводитель для наступающих немцев. Занимая город, местечко и даже село, они наперёд знали, кто их радушно встретит и снабдит необходимыми сведениями. Среди этих "единомышленников" и "доброжелателей" мелькали то и дело немецкие имена людей с видным общественным положением.
И, не веря глазам, Василий давал читать убийственные списки своему "шофёру". И оба в жутком изумлении глядели друг на друга.
— Господи, что же это?.. После этого кому же верить?!.
Время уходило. Офицеры, довольные своей удачей, увлекшись находкою важных документов, не заметили, что уже близилось к вечеру. Уже отбрасываемая аэропланом тень заострилась и удлинилась. И хотя зона считается нейтральной, однако, в сущности, на войне, в конце концов, нет ничего "нейтрального". Какой-нибудь неприятельский разъезд и — весь успех насмарку…
Но что делать с аэропланом? Испортить его — для этого надо быть механиком. Решили его попросту сжечь. Трупы убитых отнесены были подальше и аккуратно положены рядом. При всём желании похоронить Флуга и летчика за отсутствием лопат офицеры не могли. Правда, есть романисты, у которых герои копают могилы саблями. Но выкопать саблей могилу возможно лишь на страницах романа…
Через несколько минут автомобиль уже мчался к русским позициям. Спутники оглядывались на гигантский факел охваченного пламенем "таубэ". Огонь и дым поднимались к небесам.
А вверху кружились две чёрные точки. Эти чёрные точки — два громадных, отъевшихся человечиной ворона, издалека почуявших новую добычу. Пламя не отпугивало их. Они успели привыкнуть к пожару и, покружившись, стали спускаться…
Седоусый генерал, с фигурою молодого корнета, обнял, сочно целуя, вернувшихся благополучно из львиной пасти Василия и Герасимова.
В самом деле, это не подвиг, а уже целый ряд сверхподвигов. Проникли в штаб неприятельского корпуса и, узнав его карты, смешали их. Преследуемые, ушли от погони, уничтожили вместе с аэропланом двух германских шпионов и привезли с собою документы исключительной важности.
По заслугам и награда! Имевший золотое оружие, Василий приехал на несколько дней в Варшаву для свидания с сестрою, уже с новеньким Георгием в петличке. Они съехались в один и тот же день с Марой, после того, как она была в плену Гумберга и ее освободил Каулуччи. Все эти передряги, все ужасы стоили княжне многих седин, засеребрившихся в её густых, темно-рыжих волосах. И главное, сама не заметила. Первая обратила внимание Сонечка:
— Что я вижу! Мара, ты поседела! Совершенно определенно поседела!.. Вот, вот, ещё… Конечно, можно выдернуть. Но только слишком много пришлось бы выдергивать. Необходимо анафемское терпение.
— Неужели я стала седая?
Взяв ручное зеркало, княжна посмотрелась.
— Да… Много седых волос… Но это не… портит?..
— Ничуть! — подхватила Сонечка. — Даже оригинально. Придаёт
