– Да, ма. Терпеть можно.
Я заметила царапину на щеке Жана.
– Ты дрался?
Он недовольно насупился.
– Это тебе директор нажаловался?
– Не все ли равно?
– Он всегда на меня жалуется. Что бы я ни сделал, он вечно сердится! Еще бы, он же республиканец, а чего еще ждать от республиканца!
– Ты нашел хорошую причину для оправдания.
Помолчав минуту, Жан поднял на меня глаза и радостно сообщил:
– Зато я первый силач в классе.
Шарль, сипевший рядом со мной, издал звук, из которого я поняла, что он явно скептически относится к утверждению Жана. Мой сын бросил на него убийственный взгляд.
– Ну уж ты-то в этом ничего не понимаешь! Да, остался еще Клод, мы с ним дрались вчера, но нас разняли… Так еще неизвестно, кто из нас сильнее, ма.
Я покачала головой.
– Скажи, сынок, ты здесь с кем-нибудь подружился?
– Мне не нужны друзья среди синих, – запальчиво ответил он.
– Ну а все-таки?
– Я познакомился здесь с одним мальчиком, его зовут Марк… Он помог мне поколотить двух дураков. Может быть, мы и подружимся. Только он как раз не из синих, он белый!
Я провела с ними весь вечер, а на следующее утро зашла в монастырь навестить Аврору. Мы говорили недолго, здесь были строгие правила на этот счет, пожалуй, даже строже, чем во времена моего монастырского заточения. Аврора была грустна, но к перспективе своего пребывания в монастыре относилась с пониманием: через это все должны пройти. Она забросала меня вопросами о доме, о близняшках. Потом, покраснев, будто мимоходом спросила о Поле Алэне. Похоже, это было важно для нее.
– Ах, милая, – сказала я, – вряд ли я могу что-то рассказать. Мы с ним только за столом встречаемся и вот уже несколько недель не разговаривали.
Она была разочарована. Я подумала, уж не влюбилась ли она в Поля Алэна? У нее это вошло в привычку – влюбляться в кого-нибудь. Теперь, когда Жорж окончательно исчез из нашего поля зрения, она стала грезить моим деверем. Все это глупости… Но лучше бы она сменила объект своего увлечения.
Вернувшись в Белые Липы, я сразу же спросила:
– Элизабет, где сейчас господин герцог?
– В голубой гостиной, мадам.
Еще не открыв дверь, я услышала детский смех и негромкий, до странного мягкий голос Александра. Предчувствуя, что там озорничают мои близняшки, я тихо заглянула внутрь. Так оно и было: Александр сидел у камина, откинувшись в кресле и вытянув вперед правую ногу, на которой, обхватив руками его колено, восседала Изабелла. Я, затаив дыхание, наблюдала за этой сценой. Герцог медленно поднимал и опускал ногу, устроив таким образом нечто вроде качелей, а моя дочь просто визжала от восторга. Видно было, что это занятие доставляет удовольствие им обоим. У Александра даже лицо изменилось. Он улыбался… И никакой холодности не было в его глазах. Никогда я его таким не видела. Даже когда он целовал меня.
– Ну, хватит, Бель. Теперь пусть покатается Вероника.
Маленькая плутовка только крепче прижалась к его ноге.
– Нет, хоцю еще! Хоцю еще, папа.
Я не поверила своим ушам. Папа? И это Изабелла говорит? Наверное, это произошло не в первый раз, потому что Александр вовсе не был удивлен. А ведь я даже не знала, что он вообще видится с девочками. Я и просить о таком не смела…
Герцог покатал Бель еще немного, а потом осторожно ссадил девочку на ковер. Вероника, терпеливо дожидавшаяся своей очереди, поспешила занять место сестренки.
– Ну, что, приготовилась?
Вероника счастливо кивнула. И в этот миг Изабелла, исподлобья наблюдавшая за этой сценой, подбежала к сестре и с криком толкнула ее:
– Уходи, ты злая девчонка! Это мой папа, не мешай!
Вероника упала на пол, и через секунду ее громкий жалобный плач огласил половину дома. Я выбежала из своего укрытия, подхватила малышку на руки. Та зарыдала еще громче. Мой гнев обратился против Изабеллы.
– Противная девчонка, тебя следовало бы отшлепать! Ты не получишь сладкого, ты наказана!
– А я тебя не люблю! – пронзительно прокричала Изабелла. – Я папу люблю! Он меня за… заситит!
Слово «защитит» она еле выговорила. Пораженная, я смотрела на свою разгневанную дочь – покрасневшую, сжимающую кулачки.
– Изабелла, ты понимаешь, что говоришь?
– Да! – обиженно выкрикнула она, отворачиваясь.
– Вероника – твоя сестра, ты должна любить ее. А я твоя мама. Как ты можешь не любить нас?
– А так! Велоника, Велоника… А меня все бланят!
Она тоже расплакалась. Вероника надрывалась на моих руках. Я покачала ее, стараясь успокоить, но она только на секунду умолкла и зарыдала снова.
– Неужели тебе больно? Ах ты мой ангелочек! Ну, Вероника, будь хорошей девочкой, скажи, где ты ударилась?
Александр прервал меня, сказав:
– Ну-ка, дайте мне ее.
Я молча передала ему ребенка, и Вероника затихла почти сразу же, как он взял ее на руки. Он что-то прошептал ей на ухо, прошелся с ней по комнате, и плач прекратился.
– Па, – сказала она просяще.
Александр понимающе кивнул ей.
– Будем кататься?
– Да, будем. Мне так хочется!
Я приказала няне увести Изабеллу. Чуть позже и Вероника была отправлена спать.
– Вы просто прирожденный отец, – сказала я Александру. – У вас талант.
Он ничего не ответил на это. Чуть позже сказал:
– Жаль, что вы пришли как раз тогда, когда началась эта маленькая потасовка. За минуту до этого все было так забавно.
– Я все видела. Я довольно долго подглядывала. И я хочу поблагодарить вас, господин герцог.
– За что?
– За девочек. Я просто…
Александр резко прервал меня:
– Все это лишнее. Они и мои дочери, я их отец, они носят мою фамилию.
– Да, но вы… вы же сделали много больше, чем были обязаны.
Я хотела сказать еще что-то, но запнулась, увидев на столе портрет, брошенный лицом вниз. Он был маленький, оправленный в бронзу, на подставке. Сразу уяснив, что Александр смотрел на него, быть может, любовался им, я встревоженно подошла ближе и взяла его в руки. Мои догадки подтвердились, и сердце сжалось.
Это был портрет, о котором говорил Гариб. Молодая черноволосая женщина в белом платье и ребенок… настоящий ангел, с которого можно было бы рисовать рождественские открытки. Ребенок был девочкой – маленькой, кудрявой. О красоте матери я предпочитала не задумываться.
