Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140
Илл. 129
• «Парашеньку свою Михайла Максимович одевал как куклу, исполнял, предупреждал все ее желания, тешил с утра до вечера, когда только бывал дома» [С. Т. Аксаков. Семейная хроника (1856)].
• «Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю» [А. Н. Островский. Гроза (1860)].
• «Ее покойная мать сама одевалась всегда по последней моде и всегда возилась с Аней и одевала ее изящно, как куклу, и научила ее говорить по-французски и превосходно танцевать мазурку» [А. П. Чехов. Анна на шее (1895)].
• «Разодел он ее как куклу, только очень большую, играть с такой страшно» [Варвара Синицына. Муза и генерал (2002)].
Отсюда возможный перенос: «наряжать как куклу» можно и ребенка, в том числе и мальчика, и даже мужчину. Эта конструкция во многом проявляет и характер отношений между «наряжающим» и «наряжаемым»: это отношения между игроком-манипулятором и его любимой игрушкой, куклой – см. илл. 130, М. Мэлм. Моя куколка.
• «Иван воспитывался не дома, а у богатой старой тетки, княжны Кубенской: она назначила его своим наследником (без этого отец бы его не отпустил); одевала его, как куклу, нанимала ему всякого рода учителей» [И.C. Тургенев. Дворянское гнездо (1859)].
• «Красивые мальчики-пажи, похожие на нарядных кукол, неслышно скользили по комнатам, устланным коврами, и не спускали глаз с короля, желая предупредить его малейшее желание» [Л. А. Чарская. Три слезинки королевны (1912)].
Илл. 130
Дальнейшим развитием этого круга значений можно считать употребления слова кукла, помещенные нами в рубриках «кукла и „ложная красивость“» (как ироническое осмысление значения «кукла» „красивая, нарядно одетая женщина“), «кукла как нечто неистинное, фальшивое», «кукла как нечто неуклюжее и смешное». При этом слово «кукла» обычно дополняется эмоционально окрашенными определениями: «вертлявая», «разряженная», «раскрахмаленная» и т. п.
• «Красоткин, студент весьма щеголеватый, убирается как кукла, да и думает не иначе» [Д. И. Фонвизин. Друг честных людей или Стародум (1788)].
• «Куда, право, как гадка эта госпожа Простакова! Сделать на нее платье – много стоит; но самое платье не стоит ни полушки. А дочки-то: одна вертлявая кукла, другая деревянная статуя» [В. Т. Нарежный. Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова (1814)].
• «Возле Веры Дмитриевны сидела по одну сторону старушка, разряженная как кукла, с седыми бровями и черными пуклями, по другую дипломат, длинный и бледный, причесанный a la Russe и говоривший по-русски хуже всякого француза» [М. Ю. Лермонтов. Княгиня Лиговская (1838)].
• «Астрабатов показал мне на него. – И эта раскрахмаленная кукла туда же! – сказал он, качая головой, – прячется в кусты, тоны задает, боится, видишь ли, чтобы его не заметили с нами; мы, душа моя, недостаточно комильфо для него» [И. И. Панаев. Опыт о хлыщах (1854–1857)].
• «Софья Павловна Тальман, улыбающаяся, напудренная и подкрашенная, похожая на большую нарядную куклу, сидела на диване с двумя сестрами подпоручика Михина» [А. И. Куприн. Поединок (1905)].
• «Рядом с этой роскошной, охамевшей куклой чувствуют себя неимущими даже девочки, которые сами только что отшивали из своей компании Женю» [Инна Соловьева. Цветик-семицветик (1990–2000)].
Илл. 131
Для целей социального конструирования особенно важны группы значений, представленные в рубриках «ребенок как кукла» – см. илл. 131, З. Е. Серебрякова. Катя с куклами (1923), «кукла как ребенок», «кукла как двойник», «кукла как объект и способ манипуляции», поскольку именно дети обычно являются наиболее вероятным и активным объектом социальных манипуляций и именно им адресована значительная доля активно продвигаемых социальных конструктов.
• «Как наибольшая часть воспитанников старого века, он людей считал средствами для своих выгод, детей – куклами для забавы; сохрани Бог, чтоб они осмелились думать, не только поступать, иначе как по его воле, то есть по его прихоти» [А. А. Бестужев-Марлинский. Латник (1832)].
• «Такой матери нужна дочь-кукла, потому что она сама кукла, и все играет с куклами в куклы» [Н. Г. Чернышевский. Что делать? (1863)].
• «Соседка сочувственно качала головой, думая о своих невзгодах, а маленькая соседкина дочка, трехлетняя кукла с громадным красным бантом на макушке, подбиралась к клеткам и, боязливо озираясь, грозила птицам пальчиком» [В. П. Катаев. Бездельник Эдуард (1920)].
• «А Поль накричал на него: – Я вам не кукла! Извольте играть со мной как с соперником, а не как с глупым ребенком!» [Юлиан Семенов. Семнадцать мгновений весны (1968)].
Производными от этих значений нам представляются употребления слова «кукла», представленные в рубриках «человек как „механическая кукла“», «кукла как нечто бездушное, бесчувственное», «кукла как нечто безжизненное, недееспособное».
Ассоциативная связь куклы с играющим ею ребенком, их взаимная глубокая эмоционально-психологическая зависимость, наделение кукол чертами ее обладателей привносит особый драматизм в эпизоды, связанные с «покушением на куклу», ее похищением и намеренным повреждением – распространенные мотивы взаимоотношений между мальчиками и девочками (см. «Весенне-летняя обрядность», «Куколки в коммуникативных практиках с символикой заигрывания»). В силу упомянутой выше связи эти действия могут рассматриваться как направленные на персону хозяйки/хозяина куклы, а поэтому обычно воспринимаются очень болезненно и эмоционально, даже если это было сделано с благими намерениями, как в рассказе В. Г. Короленко «В дурном обществе» [Короленко 1989; НКРЯ: Короленко 1885].
• «В саду перед окнами мои четверо мальчишек пересматривали и рвали книжки с картинками, отнимали у сестры куклы, кричали и возились, несмотря на присутствие двух нянек, которые сидели в пяти шагах» [М. В. Авдеев. Тамарин (1851)].
С этим связаны и метонимические фигуры речи и образы, использующие образ поврежденной, сломанной, разбитой, брошенной куклы для выражения разрыва отношений или понесенной утраты – см. илл. 132, М. В. Добужинский. Кукла (1905).
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140
