— Это особое задание, — настаивал Хейнрици. — Это возможность освободить фюрера. Такая возможность дается только один раз в жизни. Вы можете хотя бы попытаться!
Он добавил, что для такого наступления имеются тактические основания. Это хоть как-то прикроет фланг Мантейфеля. Несмотря на уговоры, Штейнер отказался даже пообещать что-либо определенное.
Шел дождь. Хейнрици и Йодль ехали в ставку, которую перевели поближе к санаторию доктора Гебхардта. Хейнрици обратил внимание на толпы беженцев, идущих по дороге, и горящие здания, оставшиеся после недавнего авианалета.
— Вы видите, — заметил он, — за что мы сражаемся? Посмотрите, как страдают люди.
— Мы должны освободить фюрера.
Йодль неопределенно ответил, что после этого только фюрер сможет справиться с положением.
Такой уклончивый ответ лишь уверил Хейнрици, что в ставке нет понимания, как закончить войну. Прибыв после наступления темноты на командный пункт, он услышал телефонный звонок и, даже не сняв плаща, поднял трубку. Звонил Мантейфель. Русские вышли на второй рубеж обороны.
— Я прошу разрешения немедленно отойти на заранее подготовленные позиции. Либо сейчас, либо никогда.
Согласно последнему приказу Гитлера запрещалось крупномасштабное отступление без указания ставки, но Хейнрици без всяких колебаний приказал: "Немедленно начинайте отход. Приказываю также оставить Штеттин". Хейнрици повесил трубку и дал команду полковнику Айсману проинформировать ставку о том, что он лично приказал 3-й танковой армии отступить, невзирая на приказ Гитлера.
Глава 24. "Мы должны построить новый мир, гораздо лучший"
В два часа дня 23 апреля президент Трумэн проводил важное совещание со своими ведущими военными и дипломатическими советниками: Стимсоном, Форрестолом, Лейхи, Маршаллом, Кингом и Стеттиниусом. На совещании также присутствовали помощник госсекретаря Джеймс Данн и эксперты по Советскому Союзу, недавно вернувшиеся из Москвы, — Гарриман, Боулен и генерал Дин.
Стеттиниус сообщил, что Молотов, который должен был встретиться с президентом через несколько часов, занял непоколебимую позицию по польскому вопросу и требует место для представителя Люблинского правительства на конференции в Сан-Франциско.
— Наши договоренности с Советским Союзом пока идут в одностороннем порядке, и мы не можем допустить такого продолжения, — резко заметил Трумэн. — Либо сейчас, либо никогда. Я не собираюсь менять планы по конференции, и если русские не хотят к нам присоединиться, то могут отправляться к черту.
Он попросил каждого высказать свое мнение. Стимсон признал, что не владеет данным вопросом, но подверг сомнению целесообразность такого резкого шага.
— Меня это очень беспокоит… По моему мнению, мы должны быть более осторожны и следить за тем, чтобы не накалять ситуацию.
— Это не единственный инцидент, — возразил Форрестол, — а один из серии односторонних действий со стороны России. Советы заняли похожую позицию в Болгарии, Румынии, Венгрии и Греции. С такой ситуацией мы сталкиваемся сейчас и будем сталкиваться и в дальнейшем.
— Весь вопрос заключается в том, поддержим ли мы программу советского влияния в Польше, — сказал Гарриман. — Очевидно, что стоим перед возможностью разрыва отношений с русскими, но я чувствую, что при должной выдержке мы этого разрыва сможем избежать.
— У меня нет намерений предъявлять Молотову ультиматум, — заметил Трумэн. Он просто хотел прояснить позицию американского правительства.
Стимсона все еще беспокоило отношение президента к затронутому вопросу.
— Хотелось бы знать, сколь долго русские смогут настаивать на своей позиции по Польше, — сказал он. Про себя Стимсон подумал, что пришло время принять все меры к обузданию таких людей, как Форрестол и Гарриман, которых безмерно раздражало поведение русских. Ему было жаль Трумэна, которому в наследство досталась сложная ситуация и который мог принять необдуманные решения.
— Мне думается, что, скорее всего, русские более реалистично подходят к своей собственной безопасности. Жаль, что один инцидент может привести к созданию пропасти между двумя странами.
Лейхи также проявил озабоченность.
— Я надеюсь, что вопрос перед русскими можно поставить таким образом, чтобы оставить возможность для последующего улаживания ситуации, — сказал он. — Я уезжал с Ялтинской конференции с ощущением, что у советского правительства нет намерений предоставлять свободу действий правительству в Польше. Я бы удивился, если бы советское правительство вело себя по-другому.
Соглашение в Ялте могло интерпретироваться по-разному, и он чувствовал, что разрыв с русскими слишком серьезное дело.
— Нам следует сказать им, что мы выступаем за свободную и независимую Польшу.
Наконец Маршалл сказал о том, что было у всех на уме.
— Надеюсь, что русские вступят в войну против Японии в удобный для нас момент, — сказал он. — Во власти русских вступить в войну на Дальнем Востоке еще до того, как мы закончим грязную работу.
Как Лейхи и Стимсон, он чувствовал, что "возможность разрыва с Россией очень серьезна".
— Является ли спорным вопросом приглашение правительства Люблина в Сан-Франциско? — спросил Кинг.
— Это вопрос решенный и не является спорным, — заметил Трумэн. Вопросом является исполнение соглашений, о которых договаривались правительства нашей страны и Советского Союза.
Заслушав все аргументы и соображения, он принял решение — то, что сказали Форрестол и Гарриман, имеет наибольший здравый смысл.
— Я намереваюсь сказать господину Молотову, что мы ждем от России выполнения ялтинских решений, так же как и мы собираемся выполнить свои обязательства.
В пять тридцать Молотов прибыл вместе с послом Громыко и переводчиком Павловым.[39] Стеттиниус, Гарриман и Лейхи остались с президентом. С ними находился также и Боулен, которому предстояло переводить. Поприветствовав своих гостей, Трумэн сказал: "Сожалею, что не удалось добиться прогресса в решении польской проблемы".
Прямое и решительное высказывание оказалось неожиданным для русских, поскольку они привыкли к мягкому стилю ведения переговоров Рузвельтом. Он сказал, что США полны решимости осуществить планы создания Организации Объединенных Наций, несмотря на возникающие трудности и различия в подходах. Если в отношении Польши не будет принято решение, то Трумэн выразил серьезные опасения касательно послевоенного сотрудничества.
— Речь идет о сфере экономического сотрудничества, а также политического… и у меня нет надежды, что я смогу провести эти меры через Конгресс, пока не получу общественной поддержки.
