это покой, — сказал Роман после всего произошедшего. — А иногда, — добавил он, многозначительно глядя на Льва, — смерть — это всего лишь временное явление, не так ли?
Лев улыбнулся этой мысли.
— Иногда конец — это просто умело замаскированное начало, — ответил он, как человек, который знал это наверняка.
Он взглянул на часы — пора было идти. Ночи становились длиннее: жаркие, влажные, неспокойные. Но был момент, всего лишь мгновение, когда всё сходилось воедино — солнце, луна, звёзды. В это мгновение всё обретало гармонию, и Лев не хотел его упустить.
— Береги себя, Дима, — тихо сказал он брату, где бы тот ни был. — Держи его в узде, Маша.
Лев почувствовал кивок — или ему это показалось.
Затем он улыбнулся про себя, повернулся и позволил своим ногам нести его по новому пути.
Эпилог
Это было странное чувство — обладать магией ведьмы. Некоторое время Бринмор Аттауэй был уверен, что всё пойдёт не так. Операции, особенно подобные этой, редко проходят гладко. Трансплантации (которые, как правило, требуют куда больших навыков, чем вмешательство ведьмы с голыми руками) всегда имели свои последствия. Брин ждал, что заболеет или что электрический зуд в его венах угаснет, потрескивая, словно при отключении электричества. Но даже если бы всё закончилось, как рассуждал Брин, самого факта попытки было бы достаточно. Конечно, это не могло продлиться долго — да и не должно было.
Он ждал неудачи, но, к его удивлению, она так и не наступила.
— Приятно, не правда ли? — раздался голос его матери.
Её волосы, как всегда, были убраны в корону из кос. Она выглядела такой же юной, как и в восемнадцать лет. Такой же, какой была всю его жизнь, что становилось все более забавным для Брина с каждым его визитом. Какая бессмертная маленькая демоница.
— Не жалуюсь, — ответил он.
Она подняла чайник, стоя босиком на кухне, но Бринмор остановил её лёгким жестом пальца. Феи были чувствительны к таким нюансам, и он был рад, что сейчас находится здесь, с ней, а не с кем-то, кому пришлось бы делать резкий жест или громко откашливаться.
— Позволь, — просто сказал он и, небрежно взмахнув рукой, перелил гиацинтовый чай в их чашки с помощью левитации.
— Хвастаешься, — проворчала она, грациозно усаживаясь на стул. Она выглядела слегка удовлетворенной, как это бывает с молодыми женщинами, которые наслаждаются тем, что знают что-то важное, но не торопятся это признать. — Как там твои ведьмы-друзья?
— Ведьмы-друзья? — с сомнением переспросил Брин, поднося чашку к губам.
— Они ведьмы. И они твои друзья. Не придирайся, Бринмор.
— Моим «ведьмам-друзьям» почему-то нравится, когда я придираюсь, мама.
— Не называй меня так. Это заставляет меня чувствовать себя старой.
— Мам. Мама.
— Прекрати.
Он улыбнулся в чашку, делая очередной глоток.
— Как твой отец? — спросила она после паузы, и её лицо озарилось. — Уже умер?
— Пока нет, мама. — Сенатор Аттауэй, как и многие мужчины его рода (то есть белые мужчины-политики), скорее всего, доживёт до почтенного возраста. Брин поставил чашку и добавил: — Уверен, вы увидитесь довольно скоро.
Она мечтательно вздохнула.
— Жду не дождусь. Он был таким восхитительным.
— Он человек, — пожал плечами Брин. — Они склонны цепляться за жизнь.
— Увы. А остальные? — спросила она, словно только сейчас вспомнив, зачем он здесь. — Как там молодой?
— Лев? — уточнил Брин, и она кивнула. — Он теперь занимает проклятую должность в Боро. Ту самую, что раньше принадлежала Дмитрию Фёдорову, — уточнил он, — а до него — мужу Марьи.
Её бровь приподнялась.
— Проклятую? Правда?
— Глупости, знаю, — закатил глаза Брин. — Представь, считать, что что-то проклято только потому, что кто-то готов за это умереть. А что тогда любовь?
Его мать ослепительно улыбнулась.
— Глупость, в её прекраснейшей форме.
— Какая умная фея, — усмехнулся Брин, опуская взгляд на чашку.
Она лишь изящно пожала плечами.
— Как другой?
— Рома? — снова уточнил Брин. Она кивнула. — Последние несколько месяцев он работает у меня помощником юриста. Держится тихо, избегает ведьм. — Брин сделал паузу. — Но, думаю, скоро он уйдёт.
Мать наклонила голову, явно заинтересовавшись.
— Иногда он смотрит на свои руки, и я это вижу. Искры. Вспышки. — Брин сделал быстрый глоток чая, чтобы скрыть эмоции. — Его магия возвращается. Думаю, он не сможет долго ее подавлять.
— Ты говорил, что он пытался уйти, не так ли?
— Да, — медленно подтвердил Брин. — Но… — Он посмотрел на свои руки. В трещинах его ладоней появилось нечто новое, чего раньше не было, и он сомневался, что кто-то, кто родился с таким даром, смог бы долго скрывать его истинное назначение, независимо от того, ощущает ли он раскаяние или нет, и подвергается ли наказанию.
— Думаю, он не сможет, — повторил Брин.
Его мать внимательно посмотрела на него, а затем изящно поднялась и порылась в шкафчике, доставая пыльную бутылку янтарного цвета с чем-то густым и вязким внутри.
— Вот, — сказала она, протягивая её сыну. — Попробуй.
Брин поморщился.
— Я не собираюсь его травить, мама.
— Кто сказал про травить? — невинно спросила она.
Бринмор тяжело вздохнул, беря в руки бутылку.
— Можешь ничего не говорить. Я и так прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду
Её улыбка засияла ещё ярче.
— Это просто нечто, с чем я немного экспериментировала. Изначально это предназначалось для того, чтобы делиться.
— Хорошо, — устало выдохнул он. — Я приму твой подарок, но знай: я не стану удерживать его, если он захочет уйти. Он мне ничем не обязан, и мы уж точно не друзья. — Брин допил остатки чая. — Мы никогда не заключали договор, что он останется.
Мать вздохнула:
— О, Бринмор, у тебя такой ужасно человеческий взгляд на вещи.
— Правда?
— Да, конечно. Но всё равно возьми бутылку, — настойчиво повторила она. — Для твоего друга.
— Он мне не друг, — пробормотал Брин, но она уже не слушала. Удержать её внимание было непросто; она была ещё молода по меркам фей.
В конце концов, Брин поднялся, сжимая горлышко бутылки в ладони. Он наклонился и легко коснулся губами её щеки.
— Думаешь, твой отец скоро умрёт? — рассеянно спросила она, глядя в окно.
Он не стал говорить ей, что мальчик, которого она знала, давно стал мужчиной — с сединой на висках, морщинами на лице и без малейшего следа чуда, которое могло бы её заинтересовать. Она, вероятно, посчитала бы это предательством, мерзкой смертной слабостью.
— Если нет, убью его сам, — предложил Брин, и она махнула рукой, уже уходя в свои мысли.
Брин направился к входной двери, открыл её, и дом за его спиной исчез. К этому моменту он, вероятно, уже обрёл новую, более причудливую
