учтиво, тем не менее пустил в замок вместе с генералом всего четверых людей. Волков взял с собой Максимилиана, Габелькната, фон Тишеля и господина Фейлинга. Фейлинг был в восторге от замка. С самых Бродов он состоял при кавалере в оруженосцах, в общем, заслужил того, чтобы побывать в замке курфюрста.
Они поднялись по роскошной лестнице, там на третьем этаже находилась широкая балюстрада, шедшая по периметру замка вокруг внутреннего двора.
Волков догадался о месте приема: там, у больших дверей, как раз было много свободного места, где за столом находился молодой, но серьезный и строгий по виду человек, а вокруг него собралось не менее трех десятков важных персон. Волков тоже смотрелся важной персоной, мало того, он выделялся среди прочих своим роскошным синим костюмом, сшитым по последней моде Ланна, поверх драгоценного колета с жемчугами он повесил серебряную цепь с изображением герба Ребенрее, подарок герцога за дело в Хоккенхайме. Господа, что были перед дверями приемной, украдкой разглядывали его, кое-кого Волков знал, видел уже, с одним молодцом был знаком еще с Рютте. Знакомым Эшбахт кивал без всяческого заискивания, с достоинством. Господа ему отвечали. Он волновался, думал, что герцог, как и следует поступать недовольному сеньору, заставит его ждать в приемной несколько часов. Тем не менее Волков, как только пришел, отправил господина Фейлинга к молодому серьезному человеку, восседавшему за столом:
– Идите, Фейлинг, и скажите тому человеку, что кавалер Фолькоф нижайше просит его высочество принять его.
Фейлинг, преисполненный важности и заметно волнуясь, направился к секретарю герцога.
И тут в тишине, где люди говорили шепотом, вдруг возникло оживление. Волков поглядел туда, куда смотрели другие господа, и увидал, что по балюстраде из внутренних покоев шли две молодые женщины, молодые и, судя по платьям, богатые. Богатые придворные дамы. И тут послышались тихие слова среди господ: «Графиня, графиня».
Да, та, что шла чуть впереди, с едва заметным животом, та действительно была она, графиня Брунхильда фон Мален. Господа выходили к ней навстречу, кланялись ей, просили руку для поцелуя, и она снисходила до всякого просящего, давала к себе прикоснуться, улыбалась всем, величественная и прекрасная. Увидела Волкова и пошла к нему, забыв про всех, кто не успел прикоснуться к ее руке губами, подошла и без всякого стеснения поцеловала его дважды в щеки, удостоила кивком Максимилиана и сразу начала говорить, ничуть не стесняясь того, что другие ее могут слышать. Начала весьма едко:
– Отчего же, любезный мой братец, я не могу вступить во владение моим поместьем?
– Весь доход с поместья идет вам, чего же вам еще надо, дорогая моя? – спрашивал Волков графиню.
– А почему же я не могу быть там хозяйкой?
– Это для того, любезная моя сестра, чтобы вы не делали долгов, закладывая поместье, – спокойно отвечал кавалер, слегка смущенный оттого, что многие тут слышат их разговор.
– Вы не доверяете мне, братец?
– Так это от необузданной вашей расточительности, драгоценная моя сестра, – отвечал он, – умерьте беса, что сидит в вас и швыряет деньги на ветер, и поместье будет ваше, научитесь наконец ценить деньги.
Брунхильда лишь фыркнула ему в ответ, сделала знак своей спутнице следовать за ней и под восхищенные улыбки важных мужчин направилась к двери. И строгий молодой человек, что сидел за столом, не то что не препятствовал ей, а напротив, вскочил и сам раскрыл перед ней тяжелую дверь, еще и поклонился. Да, эта девица, что все девство провела в хлеву да в старой харчевне, тут, при дворе, нынче имела большой вес. Впрочем, на это Волков и рассчитывал.
С самого начала кавалер думал, что продержит его герцог в приемной долго, может, и до вечера, но как только из покоев вышел посетитель, серьезный молодой человек встал из-за стола и, пройдя к Волкову, отвесил поклон и позвал:
– Кавалер Фолькоф фон Эшбахт.
– Да, – отвечал Волков, тоже слегка кланяясь.
– Его высочество ждет вас, генерал, а господам из свиты велено остаться тут.
«Господам из свиты велено остаться тут! Но это ничего, он назвал меня „генерал“… Вот это еще один добрый знак».
Волков чувствовал себя так, словно собирался идти в бой, в тот важный и значимый бой, который решит исход целой кампании. Он, подавляя в себе всякое волнение, пошел к большим дверям с решимостью и твердостью, он жаждал этого дела так же, как когда-то хотел схватки с любовником жены, надо, надо было все наконец разрешить, разрешить раз и навсегда. А молодой человек семенил рядом, забегал вперед, чтобы двери большие перед ним открыть.
Глава 48
Генерал низко склонился и долго стоял в поклоне. Герцог отвечал ему легким кивком: с наглеца и ослушника и этого достаточно. Его высочество за время, что Волков его не видел, изменился мало; был герцог все так же высок – стол, за которым он восседал, доходил ему до низа живота, – все так же худ, все так же ряб от оспин, все так же носат. И глаза его оставались умными и проницательными.
Справа от него сидел канцлер фон Фезенклевер. Но не за столом, а рядом. Лишь локоть положа на столешницу.
«Союзник… ну, будем на то надеяться».
Слева – уже более важный человек, обер-прокурор земли Ребенрее Вильгельм Георг фон Сольмс, граф Вильбург. «Это враг, он сейчас мне непременно припомнит свою обиду, припомнит мне Хоккенхайм».
За креслом курфюрста стоял барон фон Виттернауф, министр курфюрста. «Это союзник, он меня герцогу представлял, будет и теперь за меня, иначе что он за советник и министр, раз дурного человека его высочеству предложил».
Еще четверых господ в покоях кавалер не знал, и не скажешь, за него они будут или против, а вот графиню, которая с подругой уселась у окна, он тоже считал своей союзницей, а как иначе, еще и недели не прошло, как она перед ним ложилась, юбки подбирала да ноги раздвигала. Хорошо, что хоть попа вильбургского нет, братца архиепископа, не то еще хуже пришлось бы.
А герцог наконец заговорил:
– А откуда у вас моя цепь?
Вот и повод вспомнить заслуги перед двором Ребенрее, но заслуги те были весьма деликатные, о них вслух лучше не говорить, поэтому Волков отвечал:
– Вы мне ее жаловали сами, ваше высочество, а за что, так это вам барон фон Виттернауф лучше расскажет.
Барон тут же склонился к уху курфюрста, зашептал ему что-то. Волков надеялся, что это пойдет ему на пользу. Герцог кивнул – видно, вспомнил. Да, он вспомнил, за что награждал кавалера.
А
