кто уже перестал мечтать о возвращении былого богатства, роскоши и власти… Зашевелились темные силы мрачного старого мира. Организованные банды рвали друг у друга добычу, стремясь награбить побольше. «Все утратило свою ценность. Жги, ломай, уничтожай, — рассуждали они. — Все пришлет Запад… Западные страны полезут за нас в драку. Наконец мы свободны, независимы и нейтральны! Нейтральны! Осуществилась давнишняя мечта: Венгрия нейтральна! Она станет Швейцарией Восточной Европы! Мы будем утопать в роскоши! У нас самые богатые в мире залежи урана! Через год все будут иметь свои автомобили. Женщине не надо будет работать, венгерский уран обеспечит беззаботную жизнь. Нам будет завидовать весь мир… Но для этого еще не все сделано: надо выловить всех коммунистов — они против нейтралитета, против нашего благополучия. Пока они на свободе, нам нельзя успокаиваться…»
И началась организованная охота за скальпами. «У тебя нет квартиры? Так чего же ты теряешься? Облюбуй себе подходящую квартиру со всеми удобствами, ну хотя бы вот эту — номер пять на третьем этаже, и скажи юным борцам за свободу: «Ребята, имейте в виду! Там, на третьем этаже в квартире номер пять, живет агент госбезопасности», — и твое дело в шляпе. Долго уговаривать не придется… На сборном пункте — на улицах Фе или Пратер — места всем хватит… Ты имеешь зуб на Йожку Ковача, а может быть, ты ему должен? Подстереги его на многолюдной улице и крикни во всю глотку: «Убийца-авош!» — остальное доделают «добрые, доверчивые будапештцы», которые всегда всему верят. А если после того как человека повесят, кому-нибудь придет в голову проверить документы несчастной жертвы и в них будет черным по белому написано: «Маляр Йожеф Ковач», бог простит нас. Ведь сейчас революция! А революций без крови не бывает…» И кровь ни в чем не повинных людей лилась потоком. «Но ничего, — говорили себе истинные патриоты Венгрии, — такие вещи не могут остаться безнаказанными, справедливость восторжествует!»
Надолго запомнится дикий ажиотаж тех дней. Гонялись за шикарными автомобилями. «Разве можно в такой момент быть ротозеями? Надо пользоваться случаем. Упустишь — потом будешь жалеть всю жизнь и никогда не найдешь утешения». Пришли в раж не только те, кто хотел чем-нибудь поживиться, но и те, кто метил в генералы, министры, послы. По мнению компетентных лиц, в те дни было несколько тысяч претендентов на министерские посты, несколько десятков тысяч человек мечтали стать генералами в этой маленькой стране…
К счастью, значительно больше было скромных, честных людей, подлинных патриотов. Они верили, что истинные друзья народной Венгрии не оставят их в беде, и собирали силы, готовясь положить конец дикой, разнузданной вакханалии и смести с дороги всю нечисть.
Табачный дым заполнял весь зал. Стулья опрокинуты, всюду растоптанные окурки. На столе бутылка из-под рома, почти пустая. Возле стола спиной к стене стоят пятеро в гражданской одежде. Трое из них сравнительно молоды — лет по тридцати, а двоим можно дать все сорок, если не пятьдесят. Одеты все по-разному. Один в пальто, но без шляпы, другой в костюме, а третий даже без пиджака.
Шувегеш держал речь. Когда-то в кино он видел, как немецкий офицер допрашивал пленных, и теперь подражал ему. Рядом с ним стоял бывший сотрудник органов госбезопасности Карой Хорват. В пятьдесят третьем году лейтенант Хорват был осужден за растрату. Год назад он вышел из тюрьмы и совсем опустился. Жене надоели непрерывные попойки и буйства, и она ушла от него. Хорват пользовался большим авторитетом у мятежников, так как уже успел расстрелять трех секретарей партийных комитетов и одного работника госбезопасности. Фараго назначил его командиром первой оперативной группы, руководствуясь главным образом тем, что Хорват знал адреса многих офицеров госбезопасности. Со своей группой ему удалось арестовать десять человек. Их жестоко избили, а затем отправили в тюрьму на улице Мако.
— Слушайте, вы, людишки, — обратился Шувегеш к арестованным. Судя по его самодовольному виду, ему очень нравилось это обращение. — Кончилось ваше время. Под ноготь вас всех до последнего… Понятно?
Арестованные молчали. Шувегеш пьяно захохотал.
— Не слышу, — он поднес ладонь к уху. — Или вы ничего не сказали?.. Ага, не соизволите разговаривать? Может быть, презираете Шувегеша?! А? — И он стал их бить резиновой дубинкой. Один вскрикнул — удар пришелся по рассеченной щеке. Пошла кровь.
— Посмотрите на меня, — развязно начал Хорват, — я тоже был авошем. Зря вы упрямитесь! Меня не проведешь! Я знаю вас как облупленных. У вас нет другого выхода. Единственное, что вас может спасти, — это клятва. Каждый должен дать клятву, что будет бороться за свободу, и указать адреса не менее десяти секретарей партийных комитетов или авошей. Даю вам одну минуту на размышление… Одобряешь, Шувегеш?
Грабитель дико таращил глаза, еле держась на ногах. Трудно было поверить, что этот кровожадный зверь в человеческом образе был когда-то обычным крестьянским парнем.
— Верно, Карчика, — прохрипел он, — ты верно говоришь… — Шатаясь, он встал. — Ну, хватит думать! Эй ты, одноглазый! Подойди-ка сюда…
Никич повернулся. Двадцатилетнему солдату мучители недавно выбили глаз, и на его месте зияла рваная рана, кровавый кусок мяса. Он испытывал невыносимую боль. Вся его солдатская одежда окровавлена. Превозмогая боль и слабость, он вышел на середину комнаты. Стиснув зубы, остановился… Хорват уставился на него. Шувегеш оперся на стул, держа в другой руке автомат.
— Ну, давай, — торопил Хорват Никича, — давай присягай!
— Я уже присягал, — тихо, но твердо ответил юноша.
— Когда?
— Год назад.
— Это была коммунистическая присяга!
— Никакой присяги, кроме военной, не дам…
— Черт возьми!.. Упрямишься? А?.. Это ты хотел спрятать убийцу-авоша? Сознавайся!
Никич молчал.
— Ты коммунист?
— Да, коммунист, — тихо ответил юноша, и сердце его сжалось в предчувствии чего-то страшного.
— Значит, не скажешь?
Юноша молчал. «Ничего не скажу! — решил он. — Не предам своих друзей! Теперь мне уже все равно… Лучше бы я погиб в бою… сразу…»
Хорват крикнул, обернувшись к дверям:
— Взять его!
Вошли двое вооруженных, схватили Никича и вывели…
Через несколько минут обычную послеобеденную тишину разорвала автоматная очередь…
— Как тебя звать? — обратился Хорват к следующей жертве.
— Дьюла Бодош. — Молоденький блондин испуганно посмотрел на Хорвата.
— Присягай!
— Чему присягать? — с ужасом спросил юноша.
— Тому, что до последней капли крови будешь сражаться против русских войск… против большевистского господства…
— Нет, делайте, что хотите, но этому я не могу присягнуть… — и юноша решительно потряс головой.
— Ты был агентом органов госбезопасности в университете! Верно?
— Нет, вы ошибаетесь, я был секретарем первичной партийной организации. Никаких связей с госбезопасностью не имел.
— Врешь, у меня есть донос! — Хорват порылся в кармане.
— Ложь! До двадцать шестого я тоже сражался на улице Сена! — сказал молодой
