родственников?
— Ну, какое там... Никакого, само собой, табуна, а просто так.
— Просто так крестьянин не отдаст лошадь в сенокос, в страду. Он, может, ее весь год ради этих страдных месяцев содержит и кормит, а?
— Я плачу за лошадь, товарищ Прохин. Я им плачу, а у них посев небольшой, вот они мне и уступают лошадку... Точно!
— Добрые родственники... Могли бы ведь и сами на свободной лошади извозом заниматься... Или торговлишкой, товаром каким-нибудь. Близкие родственники? Фамилия тоже Кунафины?
— Они мне не очень уж и близкие... Больше так, по знакомству.
— Надо учесть, что тебе сначала придется к родственникам за лошадью приехать? Далеко ли ехать-то? Как деревня называется? Может, знакомая? Я ведь свой край хорошо знаю. И по карте, и в натуре.
— Название... У деревни-то?
— У деревни?
— Абызово... Ну это ведь уже так себе подробности, Анатолий Александрович... Так себе подробности.
— Конечно, так себе.
После этого Кунафин встал, пошел к дверям, и Корнилов тоже встал, тоже пошел, попрощавшись с Прохиным.
Он нынче Прохина готов был обнять, ему хотелось еще и еще раз оглянуться, на Прохина посмотреть...
И ведь в самом деле тот окликнул Корнилова:
— Да, Петр Николаевич, извините, пожалуйста, а ваше-то мнение по этому вопросу как члена комиссии я ведь не узнал... Надо же – о лошадях зашел разговор, а такой существенный факт, как ваше мнение, мы каким-то образом обошли. Извините, пожалуйста!
Корнилов вернулся к столу.
— Мое? Мнение?
— Ваше, Петр Николаевич...
— Я с самого начала был против создания комиссии. Я считал ее совершенно ненужной!
— И говорили об этом? Об этом своем мнении?
— Ну, конечно! С самого начала!
— Где? Говорили?
— Да там же... В комиссии...
— А еще где? Кому?
— Еще?.. еще... нигде...
— Говорили, что против комиссии, но в комиссии усердно заседали? Вы Бондарина то хоть поддерживали там – на странных этих заседаниях?
— Я старался быть объективным. И по отношению к Бондарину, и к Вегменскому.
— Да? – вовсе не утвердительно и не безразлично, а в вопросительном тоне произнес Прохин. Потом тихо: – Вы офицер, Петр Николаевич...
И Корнилов так растерялся, так растерялся – немыслимо! И в этой немыслимости вдруг пролепетал:
— Бе-е-лый...
— Знаю, знаю, что белый, – кивнул Прохин. Он сидел теперь за столом непринужденно, вполоборота, закинув за голову одну руку, другой слегка похлопывая по желтой картонной папке, туго набитой бумагами. – Знаю! – подтвердил он. – Но ведь офицер же? Тут вопрос, даже и не вопрос, а подробность… психологическая: мне стало интересно, а что бы сделал Бондарин, если бы он был членом «Комиссии по Корнилову»? Чисто психологическая тема, да? Отвлеченная? И вот еще что: вы уж, Петр Николаевич, пожалуйста, поторопитесь со сводкой геологических данных о запасах свинца и олова в Кузбассе. Пожалуйста! Москва торопит, и, признаться, мне самому такая сводка очень нужна: статью пишу. Для московского журнала. Так что не подведите. И согласуйте свои данные с соответствующими ведомствами края. Я надеюсь...
Корнилов вышел из прохинского кабинета. Корнилов едва не падал с ног, едва не стонал.
От стыда...
А дальше Корнилов был занят с утра до ночи: готовил самую полную за все время своей работы в Крайплане сводку по природным ресурсам края. Срочно. По заданию Госплана СССР.
А тут еще назревал второй съезд научных работников Сибири. Сроки не были установлены, говорили, может быть, съезд будет отложен до окончательного утверждения первого пятилетнего плана, а вдруг да вот-вот и состоится?! Нынче съездов, пленумов, совещаний, сессий и в Москве, и на местах не сосчитать, все газетные полосы заполнены отчетами. Во всяком случае, было уже известно, что съезд намечается провести по трем секциям: «Недра», «Поверхность», «Человек».
«Недра» – это, разумеется, будет секция геологическая, и там предполагалось очень интересное сообщение профессора М. А. Усова о поисковых работах на нефть, в секции «Поверхность» основным докладом намечался доклад профессора П. Н. Крылова о растительных ресурсах. Доклады Усова и Крылова, если они состоятся, должны были стать «гвоздями» всего съезда, тем более что и тот, и другой выдвигались Сибирью в члены Академии наук СССР. Обсуждение кандидатур на страницах краевой печати и в центральных «Известиях ВЦИК» прошло вполне успешно. Корнилов тоже готовил материалы в связи с этим обсуждением.
К третьей секции, «Человек», он, конечно, отношения никакого не имел и иметь не будет, не по его специальности, там будут доклады по этнографии, фольклористике, по истории Сибири.
Он теперь дома-то почти не жил, Корнилов, а все на работе, на работе. Так ему было легче – не мог он слушать пустоту соседней комнаты, не мог вспоминать, что еще недавно оттуда доносились шаги Нины Всеволодовны. Говорили – комнату отдадут товарищу Кунафину – он зачислялся в штат Крайплана.
Итак, Корнилов составлял сводку очень тщательно, она была обширной, цифровой материал сопровождался комментариями и резюме, и, должно быть, поэтому он и не заметил, что Сеня Суриков смотрит на него с каким-то особым значением. Он это умел, Сеня, смотреть на кого-либо с тем или иным значением. Да и сам-то товарищ Прохин стал в последние дни несколько строже, Корнилов и этому не придал особого смысла, еще бы, такая напряженная работа, такой ответственный период! А не заметив этого и будучи у товарища Прохина в кабинете по поводу все той же сводки, он сказал:
— Я думаю, Анатолий Александрович, было бы неплохо показать раздел «Гидроэнергетические ресурсы и перспективы развития речных путей сообщения в крае» Георгию Васильевичу. Он специалист. Смыслит в деле, у него статьи напечатаны по этим проблемам. И не одна. В журнале «Жизнь Сибири». И в других.
— Какому Георгию Васильевичу? – спросил Прохин.
— То есть как это какому? Разумеется, Бондарину!
— Ну, знаете ли... – развел руками Прохин. – Неужели вы не в курсе? Да его же у нас нет, Бондарина!
— Как это нет? Ушел? Куда же он ушел-то в такое напряженное время? Ведь вы же его не отпускали, просили и еще задержаться в Крайплане. Ведь пятилетний план окончательно верстаем!
— Странный вы человек, Петр Николаевич! Право... Не замечаете ничего. Будто вас ничего не касается. Нету
