вызывают отклик.
Лейтмотив корниловских рассуждений двуедин – поиск всеобщей идеи и предостережение против беззаботности, предчувствие конца света. Это предчувствие возникло еще в гражданскую войну, в момент гибели сотен беженцев при переправе через Каму. Оно разрасталось с каждой катастрофой и воплотилось позднее в осознание себя последним Адамом, последним человеком на нашей грешной планете. Во всем этом есть доля рисовки, позерства, самолюбования ( «мне всегда нравилось представить себя последним, самым последним»), но и не только актерство. И не будем торопиться зачислять Корнилова в пессимисты. Не пессимист он и не проповедник обреченности, а, напротив, болельщик за людей, их доброжелатель. Он не разоружить стремится мрачной перспективой, а мобилизовать, воззвать к инстинкту самосохранения. Ибо апокалипсические предчувствия героя небеспричинны и гуманистичны. Страхи страхами, но есть в них «и очень здоровый оптимизм, самый здоровый для нашего времени».
И впрямь, человечество дорого платило за априорное убеждение в своей вечности, неизносимости, в своем коллективном, суммарном бессмертии. Кровопролитными, опустошительными войнами, безоглядной тратой нефти, газа, леса, воды, безудержной гонкой вооружений. Платило, пока не столкнулось всерьез с возможностью самоуничтожения, со всесокрушающим могуществом атома. Пока не спохватилось, что техника может быть не только помощником, но и врагом, что мысль, если она лишена нравственного контроля, способна обернуться губителем всего сущего. И, стало быть, это край, и, стало быть, необходим поворот, смена курса. В своем завещании от 1984 года натурфилософ Корнилов ставит точки над «i»: «Конечно, человек искажает и порабощает природу, принцип ее бесконечного существования. Вот мне и кажется, что единственный способ спасти мир и себя – это разумная жизнь, а разумная жизнь немыслима без новой энергии мышления». Энергии, обращенной на самоспасение цивилизации, на самого человека, его мозг, его душу, требующей кардинальных открытий в нем самом, в его отношении к природе, к планете, ко всему окружающему. Позиция героя! Но и автора тоже. Тут полный унисон, гармония, смычка (если публицистика Залыгина влияет на прозу, то и его проза – на публицистику). В статье «Интеллект и литература», вышедшей после романа, писатель говорил прямо-таки по-корниловски: «Сравним: за последнюю тысячу лет, за последний век куда мы ушли во всем том, что касается нашего знания мира внешнего и куда – в познании самих себя? Дистанции несоизмеримы, пропорции так велики, что невольно напрашивается вопрос: не они ли и привели нас к сегодняшней проблеме: «быть или не быть?»
Вся логика произведения обращена к человеческому самопознанию и совершенствованию, к необходимости ньютоновских, менделеевских открытий в самом нашем интеллекте, к созданию надежного духовного иммунитета против разрушительных затей, рискованных экспериментов над жизнью, против того, что чревато оскудением и деградацией бытия.
Роман Сергея Залыгина, посвященный двадцатым годам, не замыкается в коллизиях только этого периода. Он выходит к самой философии человеческого существования, к проблематике, имеющей глобальное значение. И я в своих заметках коснулся далеко не всех граней этой емкой, насыщенной мыслью книги, которая равно нужна и нашей современной литературе, и самой нашей современности.
Л. ТЕРАКОПЯН
Примечания
1
Названия ряда городов и населенных пунктов вымышлены. (Прим. авт.)
2
«...Вождем человечества должна быть природа; ей следует, с ней советуется разум; жить блаженно – значит жить согласно с требованиями природы».
