Я бы отдал всё, что здесь было. Всё, что стояло на этом секретном этаже, лишь бы не видеть эту боль в её глазах. Лишь бы не чувствовать, как ей горько. Я бы мог это исправить одним движением рук — просто прижать к себе. Но… если бы я мог!
Если бы её это утешило. Ведь мы оба знали, мои руки солгут: они скучают не по ней. И оба знали, как мало значат успешные операции или проигранные дела, по сравнению с жаждой обладать тем, что принадлежит не тебе. Как ничтожен стон боли по сравнению со стоном наслаждения. Как невыносим холод пустой постели. И как воет в ночи неутолённое. Невзаимное. Безответное.
Пару секунд показались вечностью. Я не шелохнулся. Она не издала ни звука.
Вздохнула. Отстранилась. И вышла.
— Ирина Борисовна! — окликнул её в коридоре младший советник юстиции Алексей Сергеевич Ленский. — А что делать с документами? Их в бухгалтерии гостиницы изъяли.
— Лёш! — зло развернулась она. — Ну неужели не понятно, что?
Я потёр бровь, пряча улыбку.
— Нет, — недоумевал Ленский.
— О, господи! Да верните вы всё на место! — рявкнула она, смерив меня взглядом и громко затопала к выходу.
— Шеф! — едва успел подскочить Андрей, чтобы меня подхватить, когда она скрылась за поворотом. — Ебать, шеф! — уставился на промокший от крови свитер под курткой.
— Тихо, тихо, Андрюха. Шум только не поднимай, — шипел я, с трудом переставляя ноги в сторону лифта.
— Скорую?
— Нет, позвони… Колобку.
— Понял. Уже звоню, — он достал телефон, передавая меня с рук на руки охране.
Андрей расхаживал взад-вперёд по номеру, пока я старался не отключиться.
— Шило, не мельтеши, а, — прохрипел я. — Как там Руслан?
— Говорит, работы больше, чем рассчитывали, — присел он на краешек стула, и всё равно нервно долбил ногой по полу. — Мы оглохли и ослепли минимум ещё на неделю. Очень много всего. Рус не уверен хватит ли мощностей хотя бы центральные сервера подключить.
— Будут у него мощности. Всё порешаем. Всё вообще решаемо, пока жив, — заметил я философски.
Комната плыла перед глазами. Но я должен был продержаться до приезда доктора, чтобы всё ему объяснить.
И объяснил, когда лысый и кругленький как колобок пожилой дядька хирург, сдирал с моего бока повязку.
— У меня через четыре дня свадьба, док. И эта девчонка чертовски мне дорога. Я не могу пропустить собственное бракосочетание.
— Ох уж это мне ваше благородство, Сергей Анатольевич, — промывал он рану. — Отдать половину печени отцу, которого вы ни разу в жизни не видели.
— Дурак, да? — улыбнулся я и скривился от его манипуляций.
— Дурак, что лежать надо было дней семь, а вы на какой подскочили?
— На четвёртый, — закряхтел я. Да когда уже подействует этот чёртов укол!
— Ну, хорошо, что не на второй. Хорошо, что не пуля. Я грешным делом, думал, опять буду свинец из вас вынимать. А тут всё же британские доктора вас качественно подштопали.
— Жить буду?
— Ну, если ваша невеста вам и правда дорога, вы уж постарайтесь, — накрыл он меня одеялом. — Пока никаких физических нагрузок и рану обрабатывать. Медсестру вам пришлю. И когда я говорю «не вставать» — это значит не вставать…
И я бы с удовольствием слушал его мудрые советы и дальше, но на меня наконец навалилось спасительное ничто, унося в мир грёз и красочных медикаментозных сновидений.
— … нет, я так не считаю, — услышал я обрывок фразы. Сквозь сон? Или во сне?
Плевать, о чём ты говоришь, малыш. Просто говори. Не молчи. Я так люблю твой голос.
В ответ раздалось мужское бу-бу-бу. А потом снова она.
Хрустальным ручейком. Колокольчиком. Лёгким ветерком.
— Может, я многого и не понимаю. Но это точно та самая коллекция.
Я счастливо улыбнулся. А потом вспомнил… Схему, что она составила, на полу. Страшные фотографии в тонкой папочке, что ей вручил «добрый» дядюшка. Её взгляд. Обвиняющий и виноватый одновременно.
Дерьмо! Всё это такое дерьмо, что она должна была сбежать, не оглядываясь.
А она здесь.
— Как ты сказала его зовут? — приоткрыл я один глаз.
— Серёж! — кинулась она к кровати.
— Нет, Серёж это я. А ты назвала какое-то другое имя, я всё слышал.
— Дурак! — ткнулась она лицом в руку. — Я сказала Вальд. Александр Вальд.
— Первый раз слышу, — пожал я плечами и улыбнулся. Нос у неё был холодный как у котёнка. И она была здесь.
Да, я был непокобелим. Я велел ей оставаться дома, когда сам уехал. Но как же! Она послушалась!
Понимаю, она ждала меня, только чтобы поговорить. Видимо, бросить мне в лицо обвинения и факты, что раскопала, а потом уйти. И была бы права. Я потому сорвался и прилетел. Всё понял по её молчанию, по слезам, по лицу Бринна и его сбивчивым объяснениям. И тому, что она здесь, я обязан грёбаной дыре в боку и исключительно доброте моей девочки: бросить меня раненого и больного она не могла.
Ну хоть какая-то польза от этого покромсанного на части ливера. А там уж я постараюсь…
Я потянулся, прислушиваясь к ощущениям. То ли лекарство ещё действовало, то ли док был мастером своего дела, а может, я был так счастлив: моя бандитка здесь, что боли не почувствовал. Подтянулся на подушках, уступая Женьке место на кровати.
Как-то глупо было снова строить из себя великого и ужасного Мо и гнать её — я был чертовски рад её видеть, чего уж — поэтому просто привлёк к себе и ткнулся небритой щекой в её славную мордашку. — Привет!
— Привет. Ты как?
— Уже лучше.
Уверен, если бы не Бринн, она бы меня поцеловала по-настоящему, а не просто ткнулась губами в щёку. Но, слава богу, что здесь был Бринн, иначе одним поцелуем это бы не закончилось, а, кажется, пришло время их послушать, а не предаваться пагубным соблазнам.
— И кто такой этот Вальд? — поймал я её руку. Пусть и не надеется, что я её теперь отпущу.
— Думаю тот, с кого всё началось, — посмотрела Женька осуждающе. — Это его картины и его коллекция, что украли сорок лет назад, — она достала из кармана маленький блокнотик и открыв, стала зачитывать: — Скрипка, ценная монета, прядь волос Наполеона, несколько картин. Ван Эйк, Рембранд, Вермеер, Мане, Дега.
— Нумизматика! — воскликнул Антон, глядя на меня. — Это же оно? Монета?
— А мне больше понравился клок волос Наполеона. У тебя не указано откуда он его выдрал? — подмигнул я и забрал у неё блокнот. И даже краем глаза глянув, присвистнул. То, что я увидел на полу, меня сразило. Но то, что она узнала помимо этого, поразило ещё больше. — Похоже, ты знаешь больше нас.
