— С ним… с ним все нормально? Господи! Мужики, я вас обидеть не хотел… Вы что, правда, были очень известные?
Тут все устаканилось окончательно. Офицер Аква Вельт мгновенно успокоился. Ограничился выписыванием мне штрафа — причем даже с извинениями — и заставил меня пообещать, что отведу друга провериться к знающим специалистам.
Когда я закончил свои скромные дела у Мотерсбау и отправился к Таунеру, впечатление было такое, что люди на улице обдолбились плохими спидами. В автобусе дрались за сиденья. Водитель был настроен откровенно враждебно. Толпа представителей Поколения X, усевшись на место Таунера, несла восторженную ахинею насчет анархии. Я был настолько от всего этого далек, что о причине, их взволновавшей, догадывался крайне смутно. Я не читал газет. Никогда не смотрел телевизор. Все, что я знал, это только то, что Таунер отвлекся и оставил ящик с наркотиками открытым, верхний левый в письменном столе в спальне, и я, не теряя времени, сдернул крышку с коробки с пленкой, где он должен был хранить порошок. Спрятал во рту пару расфасованных граммов и защелкнул крышку на место.
Потом я прошел за ним в гостиную. Размышляя, как всегда, когда что-нибудь внаглую коммуниздил, что он, возможно, догадается, что это я, перестанет мне продавать, мне придется снова затариваться на улице, где меня наебут, убьют, каким-то макаром… помешают мне заниматься этой хуйней.
Дело в том, что я уже понял, что самостоятельно никогда не соскочу. Необходимо Внешнее Вмешательство. Божий промысел. Чтобы Ниоткуда возникла Дурь Ex Machina, и мне хошь не хошь, а придется перестать ежедневно шмыгаться и выбрать немного другой способ существования.
И, спасибо Дэррилу Гейтсу, именно так все и случилось.
Возможно, я чересчур обдолбился. Возможно, это произошло бы и не под влиянием волнений. Мне не понравилось то, что я в тот день понял насчет себя. И главное даже не то, что я оставил надежду, позабыв, что в принципе возможен и такой поворот. Так было проще. А встреча со старым другом, прессинг от давно забытого состояния, что кому-то интересна моя персона — вот ужас — заставили меня призадуматься, а вдруг можно вернуться обратно… И напротив, заставили еще сильнее напрячься и про это забыть.
«Ебтъ!» — неожиданно для себя громко произнес я в глубинах своего гаража. Ебть! Позади запертого пустого дома, куда заходить мне не разрешалось. В городе, где я жил, но ничего общего с ним не имел. Я вышел наружу, собираясь раздавить самый большой ком героина, насколько представлялось возможным за один укол. Загнать себя туда, где я находился. В никуда. Где нет мыслей. В сухой и пустой центр бессмысленного существования.
Когда я стырил дозу, я не знал, что она продлит мне жизнь. Я был настолько разбит, и это выразилось в том, что я почти все выкурил у Таунера дома, оставив себе лишь шепотку, чтобы пережить ночь, а потом на следующий день прийти и нарыть себе еще.
Знал бы, растянул бы на подольше. На следующее утро, прободрствовав до рассвета, я решил, что хватит лежать бревном. Еды в гараже не было. Попить тоже. Поднявшись, я проверил сделанную накануне заначку в ботинке. И вспомнив, какой идеальный день мне предстоит — идеальный, значит для меня всего лишь Ноль: что не нужно никуда идти, ничего говорить, ни о чем думать, никого видеть — я немедленно отрубился.
Так оно было для меня. Прекрасный Ноль. Я все курил и курил, пока со стен не запели сирены, от острого дыма паленой резины защипало в глазах, день сменился ночью, и я погрузился в беспамятность. Отлично.
Мне было нужно лишь безвременье. Я напоминал человека, который жрет кислоту, а вокруг падают атомные бомбы. Я уже видел тучи и краски. И что изменится, стань они настоящими?
День, возможно, был тот же самый. Возможно, следующий. В постель я так и не ложился. Заснул в кресле, проснулся с открытыми глазами. Когда ты ничто, когда тебя нигде не ждут, то можно жить и вот так. Засыпать, просыпаться и не знать, прошло десять минут или же десять дней. Заначка почти израсходовалась, но это не проблема. Времени у меня полно. Прогуляться до «7-одиннадцать» у Пико, заглянуть в бар «Молоко Тигра». Взять воды. Так можно прожить. Еда не нужна, если есть ширево.
* * *
Ранний вечер. Полицейские машины мчались мимо меня на север. Потом возвращались и гнали обратно на юг. Странно еще то, что полицейские машины, казалось, были забиты. Не как обычно водила и мусор рядом с ним. Трое спереди, трое сзади. Вдобавок, как они на меня смотрели. Я подумал: «Они догадываются, что я обдолбанный?»
А после: «И что? По фиг». Дорог у меня нет. За что меня могут тормознуть, за распущенные слюни? И все-таки подозрительно тихо. Нервная тишина на дороге и рев впереди. Мотоцикл за мотоциклом.
И что это за хренотень? Может, дело вовсе не в эйче: может, я украл какой-то странный опиум. Накурился до охуения опиума вместо джанка… Явное ощущение нереальности. Я двинул в сторону «7-одиннадцать».
«BMW», тоже под завязку — почему на дороге почти нет машин, а те, что есть, битком набиты? — проносится мимо. Рев черных лиц и большие розовые круги ртов.
Господи! И потом, перед магазином — что? Что, как они говорят, не так с этой картиной?
— Давай! Давай! Давай! — доносились из магазина крики, когда я направился туда. Размышляя, а не зайти ли. Размышляя, поскольку мне пришлось тормознуться на стоянке у незаглушенной серой «Чеви». Мотор продолжал работать, пыхтя, как накачанная амфетамином пума… Подумал: «А где дверь? По-моему, я знал, где дверь. НЕУЖЕЛИ Я НАСТОЛЬКО ОБДОЛБАННЫЙ?»
Черт! А потом я вижу, что двери нет, а стеклянная витрина магазина разбита, часть ее осколков лежит на капоте «Чеви». Я думаю: авария. Тачка снова хуйнула по гастроному и отъехала назад. Повсюду стекло. Хрустит под ногами. А внутри магазина мечется народ. Мужик, напоминающий майянского бога солнца, выскакивает с охапкой блоков «Budweiser», швыряет их на сиденье «Чеви», поворачивается и врезается в женщину, очень похожую на него, с «Хаггисами» в руках, упакованную также плотно, как рубашки от «Братьев Брукс».
Я зашел внутрь и увидел хозяина-индийца в странно величественном тюрбане и форменном пиджаке «7-одиннадцать». «Полиция! — раздирается он в трубку. — Полиция!»
Три негритянки, не старше четырнадцати, пыхтя, выбегают наружу, нагруженные пакетами с замороженной едой. Кажется, что они победили в лотерее «ТВ обед». Туда-сюда. Еще цветные. Все молчат. Быстро перемещаются. Семья латиносов с пятью или шестью детишками, явно родственники Майянского Бога, забрасывают шесть упаковок колы на заднее сиденье «Чеви». Все принесли одно и то же: кола в банках, кола в стеклянных бутылках, кола в огромных пластиковых сиськах.
Я забыл, зачем пришел. Тупо застыл перед холодильником. Наконец, протянул руку и взял бутылку «Перье». Теперь вспомнил. Мне хочется пить. Почему-то я держал ее двумя руками. Обернулся. Увидел, что стало тесно. Табун. Половина черных, половина коричневых и я. El Anglo Estupido[61].
