Книга Кровь и золото - Энн Райс

Не представляю, сколько я оставался с Теми, Кого СледуетОберегать. Неделю? Больше? Я вернулся в святилище и признался, что, к своемунесказанному удивлению, произнес при смертном мальчике давно ставшие запретнымислова: «Те, Кого Следует Оберегать». Я снова поведал им о своей страсти, о том,что хочу разделить с Амадео одиночество, хочу отдать ему все, что имею, все,чему могу научить.

Мучительные слова: «Все, что имею, все, чему могу научить!»

Какое дело Священным Прародителям до моих страданий?Никакого. Обрезая фитили ламп, наполняя сосуды маслом, зажигая яркие огнивокруг неизменно безмолвных фигур в египетских одеяниях, я продолжал молчанести свой крест.

Дважды я Огненным даром воспламенял длинный ряд из сотнидлинных свечей. Дважды они угасали.

Но предаваясь молитвам и грезам, я пришел к одному четкомувыводу. Мне понадобился смертный спутник как раз потому, что я погрузился всмертную жизнь.

Не ступи я на порог мастерской Боттичелли, я не познал быбезумного одиночества. Сюда добавилась моя любовь к искусству, особенно кживописи, и желание быть поближе к смертным, впитавшим в себя красу творенийэпохи, подобно тому как я впитывал чужую кровь.

Я сознался себе и в том, что воспитание Амадео практическизавершилось.

Очнувшись, я со всей силой Мысленного дара прислушался кшагам и думам Амадео, находившегося в каких-то сотнях миль от меня. Онстарательно выполнял мои указания. По ночам он сидел за книгами, а не пропадалу Бьянки. Он практически не покидал мою спальню, поскольку в последнее времяотвык от простых радостей общения с остальными мальчиками.

Как заставить его покинуть меня?

Как заставить его превратиться в спутника, о котором ямечтал всей душой?

Я изводил себя противоречивыми вопросами.

Наконец я задумал устроить ему последнее испытание. Если онне выдержит, я отпишу ему несметные богатства и дам высокое положение всмертном мире; он не устоит. Как организовать такое, я не знал, но неусматривал в этом особой сложности.

Я вознамерился продемонстрировать ему, каким образом я питаюсвою жизнь.

Конечно, я предавался самообману: увидев меня в процессеубийства, он уже не сможет оставаться полноценным членом смертного общества,невзирая на образование, лоск и богатство.

Не успел я задаться этим вопросом, как на ум пришлапрелестная Бьянка, твердой рукой правившая своим кораблем, несмотря навручаемые гостям чаши с ядом.

Такова была суть моих молитв – сплошь зло и коварство.Просил ли я позволения Акаши и Энкила передать Кровь мальчику? Просил ли яразрешения допустить Амадео к древним, веками не ведавшим перемен тайнамсвятилища?

Если и просил, ответа не было.

Акаша одарила меня не требовавшим усилий спокойствием, аЭнкил – величием. Лишь единожды по храму разнесся гулкий звук – то я поднялся сколен запечатлеть поцелуй на ногах Акаши и удалился, накрепко заперев за собойогромную дверь.

В тот вечер в горах поднялся сильный ветер и шел снег –колючий, белый и чистый.

Не прошло и нескольких минут, как я с радостью возвратился вВенецию, хотя мой любимый город также промерз насквозь.

Едва я ступил на порог спальни, как Амадео кинулся в мои объятия.

Я покрыл поцелуями его волосы, а затем и теплый рот,согреваясь его дыханием, и наконец едва заметным укусом дал ему выпить Крови.

– Хочешь ли ты стать таким, как я, Амадео? – спросиля. – Никогда не меняться? Жить вечно втайне от остальных?

– Да, Мастер, – пылко произнес он и прижал теплыеладони к моим щекам. – Хочу. Думаешь, я мало размышлял? Я знаю, что нашимысли для тебя открытая книга. Мастер, я согласен. Мастер, как это делается?Мастер, я принадлежу тебе.

– Достань самый теплый плащ: на улице настоящая зима, –сказал я. – И пойдем на крышу.

Через какое-то мгновение он стоял рядом со мной. Я посмотрелвперед, в сторону берега лагуны. Ветер усиливался. Не замерз ли он, подумал я идействительно проник в его мысли, познав всю меру его страсти.

Заглянув в карие глаза, я понял, что он оставил позадисмертный мир с легкостью, недоступной никому из известных мне людей, ибовоспоминания продолжали точить его душу. А мне он готов был довериться во всем.

Я обнял его обеими руками и, прикрыв его лицо, утащил вниз,в малоприятный район Венеции, где в каждом углу спали воры и нищие. Каналывоняли нечистотами и дохлой рыбой.

Там я через пару минут присмотрел себе смертную жертву и, квящему изумлению Амадео, со сверхъестественной ловкостью предотвратив удар ножом,поднес бедолагу к губам.

Я дал Амадео разглядеть предательские клыки, пронзившиегорло несчастного, но потом, закрыв глаза, превратился в Мариуса-вампира, вМариуса – убийцу преступников. В рот мне хлынула кровь, заставившая забыть оприсутствии Амадео.

Закончив, я молча бросил труп в зловонные воды канала.

Я повернулся, чувствуя, как кровь приливает к лицу,разливается по груди и по рукам. В глазах помутнело, и я понимал, что улыбаюсь– не злобной, но потаенной улыбкой, недоступной пониманию мальчика.

Когда я все же взглянул на него, то увидел лишь удивление.

– Тебе не хочется оплакать его, Амадео? – спросиля. – Не хочется узнать, что у него был за нрав, что за душа? Он умер безпричащения. Он умер только ради меня.

– Нет, Мастер, – отвечал он, и на его губах заигралаулыбка, отблеск моей усмешки. – Я видел чудо, Мастер. Что мне за дело доего тела и души?

Я так разозлился, что не ответил. Урок не удался! Он слишкоммолод, ночь слишком темна, жертва чересчур ничтожна – и все мои планы вот-вотрухнут.

Я снова завернул его в плащ, прикрыв лицо, чтобы он невидел, как я беззвучно передвигаюсь по воздуху, а затем искусно проникаю в домчерез окно, закрытое ставнями для защиты от ночного ветра.

Я оставил проделанную брешь и, миновав череду задних комнат,очутился вместе с Амадео в роскошной, тускло освещенной спальне Бьянки. Намбыло видно, как она принимает гостей в своем салоне, но вот она повернулась инаправилась к нам.