* *
Восьмой день увенчался всеобщим весельем и маршем ряженой армии, а к девятому эфирная блокада исчезла, и наутро помятая и всклокоченная Наумбия получила на свою голову шквал срочных мысленных сообщений из Сизии. Она аж закричала спросонья.
Впрочем, всё оказалось не так уж и плохо. Сизия осталась недовольна бароном Йургеном — повлияли и компромат, и провал операции по захвату вольного города, который вернувшийся советник Лепус Ригг целиком возложил на бездарных дружинников Гунтрама. Кроме того, сообщал куратор Ник Силкин, Тарбаганская Лига по неизвестным причинам предложила пойти на существенные уступки, если королевство оставит вольный город в покое. Это очень обрадовало организаторов операции — теперь было чем козырнуть перед королём и Советом! Они и не знали, что весь прошлый день Тарбагания полагала Йуйль уже полностью аннексированным Сизией.
Теперь можно вернуться домой. Воины Хаоса с чистой душой отдыхали. Батлер с главным подрывником РПЙ — им оказался горбатый подметальщик, которого они неоднократно видали на улицах — изучал способы производства взрывчатки из бытовых отходов и удобрений. Соплеменники-гномы его к этим процессам почему-то не допускали. Троллин и эльфийка, хохоча да резвясь, примеряли пошитую для них шутки ради военную форму с заплетёнными аксельбантами, эполетами, металлическими горжетами и огромным количеством наградных знаков самых разных времён и значений. Наумбия тоже внезапно воспользовалась услугами йуйльских портных; вероятно, сказалось тлетворное влияние кое-кого в чёрном цилиндре.
— Может, хватит мне выглядеть, как стереотипная ведьма, — пояснила Шноррел. Она снова разглядывала свою тень, беспокоясь, не слишком ли растолстела на бесплатных закусках. Вроде не слишком.
Костик с Томасом обсуждали тёмные таинства. Существует предубеждение, что такие беседы ведутся в сыром склепе при свете засунутых в чьи-то глазницы свечей — но нет, эта пара с мехом домашнего вина сидела в весеннем дворике, где чирикали птицы и зеленела сныть. Разговор их мистическим образом переходил с пятого на десятое.
— Представляешь, гадатель один мне лет пять назад напророчил… — говорил Мардармонт, уже слегка пьяный. — Ох, чума! Не помню катрен целиком, но там было о том, что однажды я смущу и луну, и солнце… Я-то думал, это о моей привычке разгуливать голышом, а оно же, оказывается, про банды наёмников было!
— Беда с этими предсказаниями, — отозвался Констанс. — Не поймёшь их, покуда не сбудутся… А чего ты так смотришь, Томас?
— Мне с практической точки зрения интересно, Констанс… Ты же весь такой костяной? Типа, всюду? Серьёзно?
Изваров что-то ему объяснял, водя в воздухе пальцами.
У ходячих покойников кончилась движущая энергия. Уже к вечеру они просто попадали и окоченели. Ополченцы убирали их со стен, чтобы с честью похоронить, как невольных спасителей города.
— Теперь ясно, как уделали роггардских чернокнижников: у их игрушек завод кончился! — острил Кэррот. Самому Мардармонту энергии было не занимать — последний некро-романтик с утра шлялся по Йуйлю, напевая пронзительным голосом:
— Он как будто нарисован шилом на спине — этот город сумасшедший, нравится он мне! Здесь прохожих заставляют верить в чудеса, мглистый ужас заливает кровью небеса! — и в припеве вопил: — Я не знаю, где ещё в твоём скелете есть такая же плюсна…
Растроганный Костик даже сказал, что напрасно считал чудовищными стихи Гаврилы Дануева. Они выпили вина, а потом Олясин оставил товарищей, ускользнув на прогулку со встреченной вчера на празднике девушкой. С утра он и побрился, и отдал в экстренную починку видавший виды дублет — уж больно она ему приглянулась. Девица работала в мастерской своего дяди, известного резчика по дереву, и её тонкие руки были в шрамах случайных порезов, но ранимой она не выглядела. Наоборот — в серых глазах Кэрроту мерещился отблеск металла. Игривый и грозный. Стройный стан, длинные волосы, спокойные манеры и ехидная улыбка в ответ на поток куртуазных словес — всё казалось ему примечательным. Что-то было в ней важное, ценное, недоступное. Боль недавних ран позабылась. Они вместе гуляли до вечера, и он хвастался приключениями, а она рассказывала о жизни в Йуйле, о мастерской резчика, о походах за травами в Крульские горы, о рассветном тумане над зелёным лугом, породах деревьев и о том, что означает старинное слово гзымьзумбь.
Проводив её, он брёл в сумерках как одурманенный. Тёплый свет фонарей разливался по улицам. Воздух благоухал распускающимися цветами, или это ему лишь казалось? Кэррот даже не понимал, где находится — вокруг был просто город, один на весь мир, в коем он, потрясённый нахлынувшим чувством, шёл забыться сном в маленькую гостиницу.
— Нет, пива я пить не стану, меня от него пучит, — отверг предложение Костика революционный поэт Гаврила Дануев. Он с соратниками по борьбе — смуглокожей певицей Полистриной и оформителем вывесок Халямбусом — присоединился на следующий день к завтраку Воинов Хаоса в трактире «Свободное Королевство». Лица партийцев хранили угрюмое выражение.
— Чем это вы недовольны? — осведомился, подняв вилку, Батлер. Он всегда искал свежие поводы для недовольства.
— Революция под угрозой! — всколыхнулся Халямбус. — Раскол в партии…
— Не раскол, а размежевание, — сумрачно прогудел Дануев. — Давеча открылось, что этот шушпилер Гмузд — шпион Тарбаганской Лиги! Смыться пытался из города взбудораженного. Его задержали… А затем выяснили, другой наш камрад, кларнетист Рузий, не погиб во время налёта хамов баронских… Нет, сбежал вместе с ними, потому что продался тирану Йургену с потрохами осклизлыми! Штрейкбрехер! Мы их сразу же исключили из партии, но у нас начался разброд и шатание… Это скучно рассказывать необузданной прозой, я на днях зарифмую в поэму и вам зачитаю!
— Десять дней, — пробубнил Батлер, жуя маринованные макароны. — Голова уже пухнет, а мы ведь всего десять дней в этом городе…
— Десять дней, которые потрясли Йуйль! — торжественно выдал Халямбус.
— Да, сегодня десятый, и завтра мы наконец-то уедем из этого балагана, — пообещал Олясин, изо всех сил надеясь, что до завтрашнего дня Гаврила поэму завершить не успеет. — Это станет для вас окончательным потрясением!
Они бы отправились раньше, но Наумбия с Томасом вчера неожиданно укатили на бричке в Бадон. Там в секретном убежище роггардских чернокнижников хранилась зловещая книга «Малгил» о чудовищной сути человечьих желаний. До Бадона всего-то полдня пути — и волшебница не смогла удержаться от ознакомительного вояжа.
— Ты-то с ними чего не поехал, книголюб? — спросил Кэррот Изварова. Но тот лишь уставился в стену и пожал угловатыми плечами:
— Решил с вами остаться.
За едой представители РПЙ завели возмущённый разговор о том, как необходимы вольному городу радикальные перемены, без которых закрыт путь в светлое будущее.
— Например, еду мы у наших селян покупаем, — объяснял оформитель вывесок. — А ведь можно её просто так
