ланнан-ши, мне казалось, что чего-то не хватает. Чего-то привычного.
Сейчас я поняла, что дело не в тусклом свете и молчаливых, почти призрачных слугах. И не в пустоте, которая проступала сквозь богемную роскошь.
За все время здесь я ни разу не встретилась со своим отражением.
– В этом доме нет зеркал, – сказала я.
Ренар посмотрел на меня удивленно и моргнул, словно тоже только что понял это.
– Надо же, леди Лидделл, а я все ждал, когда же вы это заметите, – ехидно сказал Феликс. – Но вы не совсем правы.
– Леди Вивиана хранит карманное зеркальце в ящике туалетного столика? – улыбнулся Ренар. – Чтобы видеть свои глаза, когда наносит на них краску.
– Хорошая попытка, но нет, – Феликс снова пропустил меня вперед. – Вивиана так не любит свои прекрасные глаза, что скорее разобьет зеркало, чем будет рассматривать их. А об осколки слишком легко порезаться. Хотя иногда мне кажется, что она носит один из них в глазу…
– А второй – в сердце, – подхватила я.
– Верно, дорогая.
Феликс приобнял меня за плечи, направляя. Каблуки звонко ударялись об пол. Вокруг было темно – ровно до тех пор, пока принц не ударил тростью о пол – дважды. Кристаллы вспыхнули фиолетовым и желтым, на белый мрамор легли цветные блики и глубокие, острые тени.
Вытянутые вперед крошечные руки, стрекозиные крылья и крылья бабочек, рожки и заостренные ушки на маленьких головках, веточки, дубовые листья – вокруг большого овального зеркала была самая странная, самая безумная и самая красивая рама, которые я только видела. Казалось, художник, который создал ее, заколдовал рой фэйри, превратив их в крошечные мраморные фигурки.
Одна из каменных ладоней держала фонарь с кристаллом – тем самым, который отсвечивал фиолетовым.
Кроме зеркала в круглой комнате не было больше ничего.
Я услышала, как Ренар тяжело вздохнул.
– Впечатляет, да? – Феликс подошел к нему и похлопал по плечу. – Оно обычное, леди Лидделл, не бойтесь. Только чары прочности, без которых, боюсь, этот шедевр гэлльских стекольщиков рискует превратиться в гору драгоценного мусора.
У наших отражений были фиолетовые отсветы на лицах, а за спинами, казалось, сгустились тени. Здесь, в паре шагов от зеркала, можно было разглядеть выражения лиц у фигурок, все их улыбки и усмешки, лягушачьи лапки вместо изящных ног, клыки, спрятанные в крошечных ртах. Кто бы ни создал это зеркало, подумала я, он знал, что такое фэйри.
– Работа мастера Вертиго, – не без гордости сказал Феликс. – Почитайте потом о нем, леди Лидделл. Этому зеркалу пара веков, и оно стоит дороже всего остального здесь. Я купил этот дом из-за него.
Отражение Ренара повернуло голову к принцу.
Феликс лениво махнул рукой:
– А Вивиана живет здесь, потому что нужно же ей где-то жить, – бросил он и пожал плечами.
– А вам нужен дом, куда можно сбегать? – спросил Ренар.
– Вы слишком умный, мастер Рейнеке, – Феликс почти оскалился. – И это начинает меня раздражать.
– Я не скажу никому, – пообещал Ренар и поклонился, вложив в этот жест столько шутовства, что я испугалась, не разозлится ли Феликс.
Феликс невозмутимо достал из кармана часы, прикрепленные к тонкой цепочке.
– Пора, – сказал он, хлопнув серебряной крышкой. – Райнэ уже должен проверить арфу. Надеюсь, леди Айвеллин правильно истолковала мою просьбу, – сказал он и окинул нас спокойным взглядом. – Улыбайтесь, леди Лидделл. И не шарахайтесь от меня. А то ланнан-ши первая раскусит нашу с вами маленькую ложь.
***
Андре Форжо сидел на диване рядом с юношей, которого звали Райнэ: глядя на них, я думала, не подбирает ли Феликс себе окружение из тех, кто похож на него, как брат или неверное отражение? Андре явно стало лучше, он притих и успокоился, жесты утратили неестественную плавность, а взгляд – странный, бешеный восторг. Иногда Форжо что-то говорил, чуть наклоняясь к Райнэ, а тот улыбался, но в его позе, в том, как он старательно он изучал узоры на паркете, сквозила неприязнь.
Или мне так казалось, потому что Форжо действительно меня напугал.
И продолжал пугать: слишком уж пристально он смотрел в сторону нас с Феликсом время от времени. Смотрел – и тут же говорил что-то Райнэ, и тот тоже начинал смотреть на нас, но тут же смущался и отводил взгляд.
Мне было неуютно, как прилежной школьнице на вечеринке старшекурсников.
То, что мне пришлось сидеть рядом с Феликсом как его полноправной спутнице, только больше меня нервировало. Я боялась лишний раз пошевелиться – вдруг шелест платья вызовет раздражение принца?
Но куда больше и Форжо, и Феликса, и Вивианы, лениво покачивающей рукой, в которой она держала хрустальный бокал с красным, как бархат ее платья, вином, меня пугала мысль о том, что скажет Кондор, когда узнает обо всем.
Тонкие пальцы Лин ласково коснулись струн арфы, стоящей посреди круга свечей. Райнэ подался вперед, словно потерял интерес и к Форжо, и ко мне, и к паркету. Я заметила, как на его лице загорается искренний интерес, а пальцы, лежащие на коленях, дергаются и начинают отстукивать ритм.
Форжо это тоже заметил. Он сощурился и расслабленно закинул ногу на ногу, губы сложились в скучающую светскую усмешку: ну, впечатли меня.
Точно такая же усмешка была на лице Барта.
Вивиана полулежала в своем кресле, закинув ноги на скамеечку.
Она поменяла жемчужную нить на ожерелье из крошечных красных камней, которые казались каплями крови, застывшими на светлой коже.
– В музыке вы тоже не разбираетесь, – прошептал Феликс мне на ухо.
Я вздрогнула.
Кожа покрылась мурашками, и между лопаток стало щекотно.
– Совершенно не разбираюсь, – тихо ответила я, не поворачивая головы.
– Честность похвальна.
Он отстранился.
Мне показалось, что запах гиацинтов будет преследовать меня всю ближайшую неделю.
Я очень хотела, чтобы Лин как можно скорее закончила играть, мы сели в экипаж или просто сбежали отсюда, ушли пешком через заснеженный, темный Арли и спрятались в глубине чужого особняка. Но выбора не было – и я приготовилась слушать. Столько, сколько придется.
Лин вытащила шпильки и расплела косы, их шелк, перекинутый через плечо, золотился в отблесках свечей. Она сейчас и правда была похожа на одну из тех волшебных дев, которые заманивают путников песней в чащу или морскую пучину, разве что не пела, а играла: губы были плотно сомкнуты, глаза закрыты, брови чуть нахмурены, словно Лин сосредоточилась на мелодии, как на заклинании. Печальная и неспешная, эта мелодия звала за собой, медленно уводила – я и не заметила, как мир вокруг перестал существовать, отступил в тень, оставив меня наедине с потоком мыслей.
Я подумала,
