Стафф вытянул руки и наклонился вперед, встав на колени; его лицо оказалось слишком близко от Марии.
— А можно, мы сорвем немного лилий? — спросила она, отворачиваясь в сторону. — Они видны даже в темноте.
— Ты права. — Он развернул лодку, направив ее к ковру, покрывшему воду, и Мария осторожно потянулась к стебельку.
— Ой, они такие скользкие и все время уходят под воду, — заметила она, выдернув один цветок, и подняла его над бортом, стряхивая капли. — А знаешь, они совсем не пахнут! — Она протянула цветок Стаффу, но тот даже не сделал попытки понюхать. Он лишь сжал рукой ее запястье, притянул Марию ближе к себе и наклонился, отыскивая губами ее губы. Поцелуй был нежным и теплым. Мария почувствовала, что летит с ним в пространстве и это мгновение так хрупко и трепетно, что его просто страшно потерять. Стафф приник к ее устам крепче, свободной рукой он провел по щеке Марии и нежно погладил выбившиеся пряди волос. Когда он отстранился, она в ясном лунном свете посмотрела прямо ему в глаза. Ей показалось, что у него дрожат губы, но это, должно быть, свет так отражался от поверхности пруда.
— Хочешь, насобираем еще немного этих скользких, ничем не пахнущих лилий? — предложил он. — Мы отдадим их мистрис Уитмен и будем считать, что вечер завершен. Думаю, мы оба уже без сил.
Мария выдернула из водной колыбели еще две лилии. Потом они прошли через опустевший общий зал «Золотой чайки» и тихо, на цыпочках, поднялись в свою комнату.
Когда он повернул ее к себе спиной и стал развязывать шнурки на платье, как часто делал, когда они предавались любви, Мария не стала возражать. Казалось, молчание и спокойствие лучше всего защищают ее от власти Стаффа, но поцелуй на пруду все еще горел у нее на устах. Она освободилась от платья и поежилась, однако он уже отвернулся, снял рубашку и, подойдя к столу, налил себе кубок вина.
— Хочешь вина, Мария?
— Нет, благодарю.
Он запрокинул голову и осушил кубок. Одеяло на ложе было уже отвернуто, можно ложиться. Нэнси или мистрис Уитмен? Этой ночью они все думают, что она спит со Стаффом, и все в это поверят. Но если бы ей только удалось провести эту ночь, не бросаясь в его объятия, то, возможно, она получила бы прощение за греховное нежелание быть Виллу хорошей женой? Она умолит Стаффа не прикасаться к ней, если он нарушит слово.
Он задул лампу, но в комнате все равно было светло, как днем. Стукнули об пол его сапоги, он подошел к постели, взялся за край одеяла.
— Ляжешь у стены? У меня нет ни малейшего желания ложиться на жестком полу или делить постель со Стивеном. Не бойся. Места здесь хватит. Не хочешь, чтобы я тебя трогал, я и не буду.
Она подняла на него удивленный взгляд. Вот так легко? И тут же рассердилась на себя из-за вспыхнувшего желания, чтобы он овладел ею насильно. Она легла, быстро натянув на колени ночную сорочку, а Стафф, внешне бесстрастный, смотрел на нее.
— Доброй ночи, любимая, — произнес он. — Когда ты будешь спать в Гевере — одна и в полной безопасности, — тебе, надеюсь, не придется так горько ругать себя за эти потраченные напрасно часы, как ругаю себя я. Но раз уж тебе надо какое-то время провести без объятий, будь по-твоему.
Они лежали в неловком молчании, усталые, ровно дыша. У Марии снова разболелись мышцы — оттого, что она напряглась на краешке постели, изо всех сил стараясь держаться подальше от него. Лунный свет из окошка протянулся полосой поперек ложа до самой стены, и все же Мария не могла уснуть, хотя глубокое ровное дыхание Стаффа показало ей, что он наконец спит. Мысли пролетали у нее в голове одна за другой, не давая покоя. И мучили ее вовсе не воспоминания о Вилле и его высказанных в бреду обвинениях, а та страсть, которую она питала к Стаффу, память о столь дорогих ей часах, проведенных с ним в постели, в его объятиях, где бы это ни случалось в последние месяцы. Пламя неудовлетворенного желания жгло и терзало ей низ живота. Она хорошо понимала, что стоит легко прикоснуться к нему, позвать по имени, разбудить — и все эти мучения закончатся. Но в этом случае она никогда не обретет свободу, при которой только и может убедиться в своей любви к нему; не сможет сама распоряжаться своей жизнью. Залитый лунным светом прямоугольник продолжал неутомимо двигаться по стене рядом с ней. Глядя на него сквозь слезы в полной тишине, окутавшей постоялый двор, Мария уснула.
Утром, когда она пробудилась, Стаффа уже не было, а сама она лежала на животе, разбросавшись и заняв добрую часть его половины ложа. Она рывком села на постели, раздумывая, не подвинулась ли так далеко, когда он был еще в постели. Да нет, она бы тогда наверняка проснулась. Комнату заливали яркие лучи солнца, стирая воспоминания о лунном свете минувшей ночи. Мария быстро оделась и пошла отыскивать Нэнси, чтобы та завязала ее кружева. Но дверь в комнату горничной стояла открытой настежь, как и в той комнате, где ночевал Стивен. Неужели они уже в дороге?
— Ваши спутники уже целый час как уехали, миледи, — послышался из комнаты Стивена голос мистрис Уитмен. Мария заглянула внутрь: жена хозяина застилала одну из двух узеньких коек, стоявших в комнате. — Оно и к лучшему — выехать пораньше, а то поблизости от Окстеда шалят целые шайки разбойников. Они нападают на тех путников, кто припозднился. А я уж, раз так, помогу вам одеться. Господин ваш завтракает с моим Джоном. Они всегда вспоминают прежние времена на «Мари-Роз», хотя господин ваш точно не моряк. Моряков сразу отличишь, в любой толпе. — И она весело засмеялась, заканчивая приводить в порядок кружева Марии.
«Он не мой господин», — чуть не сорвалось у Марии с языка, но она лишь поблагодарила добрую женщину и спустилась по узкой лестнице, придерживаясь за корабельные снасти, связанные хитрыми узлами и служившие здесь перилами.
У Стаффа загорелись глаза, когда он увидел ее. Он был в весьма добром расположении духа и, казалось, не держал на нее зла за минувшую ночь. Марии было стыдно того, как она проголодалась, однако же она съела без остатка горячую овсянку и фаршированную куропатку, закусила фруктами и запила все это изрядным количеством эля. Это развеселило Джона Уитмена, он сказал, что ест она, как заправский моряк, только что сошедший на берег. Она с удивлением узнала, что половина утра уже прошла, и стала выговаривать Стаффу за то, что он не разбудил ее раньше.
— Почему ты не стал будить меня? — снова и снова повторяла она, когда они отправились прогуляться по небольшой деревне.
— Ты нуждалась в отдыхе, Мария, к тому же у меня было ясное предчувствие того, что я ничего не выиграю, если разбужу тебя, пока сам еще в постели.
Она залилась румянцем, но тут же рассмеялась, поняв, что он шутит. Ей все никак не верилось, что этот страстный, зачастую нетерпеливый мужчина, с которым она не раз проводила такие жаркие ночи, сумел удержаться и не прикоснуться к ней. И никак не могла понять, что же перевешивает в ее душе: облегчение или обида.
Двойные двери готической церквушки были отворены, к ней весьма непочтительно прилегали с одной стороны кузница, с другой — площадка с позорным столбом и колодками. За церковью находилось кладбище с покосившимися и поросшими травой надгробьями, устремленными вверх в подражание столь близким шпилям.
