В шесть часов утра солнце все еще не показывалось. Дождь лил и лил. А к раскатам грома я так притерпелся, что, почитай, их не слышал.
Я принял термос из рук Макса. Дал попить дочке, сам сделал несколько глотков. Сладкий, укрепляющий чай.
Мышцы спины и ног горели огнем.
Макс взглянул на часы.
— Привал две минуты, не больше. Слишком холодно.
Я рухнул на землю, лицом в грязь.
— Макс, я так и не поблагодарил тебя.
— За что?
Я показал на себя и Клару, потом обвел рукой Блеттербах.
— За это.
— Это поисковая операция. Самая дурацкая за всю мою карьеру.
— Называй это как хочешь, но я твой должник.
— Постарайся не заработать инфаркт, закутай как следует девочку, и мы квиты.
Я прижал Клару к груди. Она задремала.
— Сколько еще осталось? — спросил я у Макса.
— Немного. Если бы показалось солнце, мы бы отсюда увидели то место.
— Тогда мы могли бы их услышать.
— В таком-то шуме? — Командир Крюн покачал головой. — Даже если бы они орали в мегафон. Пора в путь. Время вышло.
Я попытался поднять Клару, которая слабо запротестовала, не открывая глаз, но резкая боль в спине заставила меня покачнуться.
— Девочку понесу я, — сказал Макс, нахмурившись. — Ладно, Клара?
— Ладно, — пробормотала та.
— Тебе нравится моя шапка? — спросил Макс.
— Смешная.
— И теплая.
Макс надел ей каскетку прямо на капюшон. Несмотря на дождь, молнии и камнепады, я не мог не рассмеяться.
— Знаешь, пять букв: она тебе очень идет! Может быть, ты, когда вырастешь, передумаешь, станешь не тетей-доктором, а пойдешь в Лесной корпус?
— Наверное, мне это не понравится.
— Почему же? — спросил Макс, возобновляя путь.
— Там, где работает тетя-доктор, не идет дождь.
6
Поляну я узнал, хотя никогда не был здесь прежде. По фотографиям криминалистов, конечно, но и по рассказам тоже.
Каштан оказался ветвистее, чем я себе представлял, и какие-то ели, наверное, обрушились в долину: пропасть подступала ближе, чем на снимках 1985 года.
Аннелизе и Вернер укрылись под скалой, той самой, под которой Курт с друзьями разбили лагерь. Вернер сидел спиной к обрыву и гладил по голове Аннелизе, которая прилегла у его ног. Он поднял руку в знак приветствия. Потом осторожно потряс дочь за плечо.
Клара выскользнула из рук Макса и бросилась к Аннелизе, которая покрыла ее поцелуями.
— Снова здесь, — произнес Вернер, вставая. Глаза у него покраснели.
Он пожал руку Максу.
— Разве мы когда-нибудь по-настоящему уходили отсюда, Вернер? — ответил Командир Крюн.
— Ты ничего мне не говорил, — пробормотала Аннелизе, обнимая меня.
— Я не хотел…
Аннелизе мягко отстранилась.
— Не хотел чего?
— Не хотел причинить тебе боль.
Аннелизе смахнула слезу.
— Папа мне все рассказал.
— Что тебе рассказал дедушка, мама?
Аннелизе погладила Клару по голове:
— Смотри, как ты промокла, золотце.
— Что тебе рассказал дедушка?
— Красивую сказку, — ответила Аннелизе. — Историю о том, как охотник спас принцессу от чудовища. — Взглянув на Макса, она поправилась: — Четыре охотника. Вернер, Гюнтер, Ханнес и Макс.
— А чудовище?
— Чудовище вернулось туда, откуда пришло. — Аннелизе посмотрела мне прямо в глаза. — Это я знаю из верного источника.
— Я…
Аннелизе коснулась губами моей щеки.
— Ты сам не ведал, что творил.
Горы, казалось, вибрировали от электричества, скопившегося в атмосфере.
Я ощущал то, что Вернер пытался выразить словами целую вечность назад. Враждебность Блеттербаха. Древнюю враждебность. Миллионы лет стоит это кладбище под открытым небом, где чудовищные твари испустили последний вздох.
Я подумал о пролитой крови Курта, Эви и Маркуса.
Может быть, какая-то их частица осталась там, в глубине. Не биологическая, конечно. Ветер, снег, вода, годы уничтожили ДНК родителей Аннелизе до последней молекулы.
Но что-то на более тонком уровне, частица того, что мы называем душой, еще витает здесь, и я подумал, благодаря поцелую жены, что, несмотря на Блеттербах, на раскаты грома и холод, в эту минуту души Курта и Эви обрели покой. Благодаря Аннелизе.
И внучке, которую им не довелось узнать.
— Сколько букв в слове «конец», Клара?
Девочка тут же ответила:
— Пять.
— Знаешь что, малышка? Мне очень нужно, чтобы ты меня обняла. Согласна?
Клара потянулась ко мне, и я, как делал в прошлом бесчисленное множество раз и хотел делать бесчисленное множество раз в будущем, поднял ее и крепко прижал к себе. Сквозь грязь и пот я вдохнул аромат ее кожи и закрыл глаза.
В этом аромате, как в волшебном ларце, заключены самые счастливые моменты моей жизни. Холодная пицца в пять утра во время съемок «Команды роуди». «Бойцовский клуб». Mein liebes Frӓulein…[72] Нежная мелодия «Небраски» на заднем плане. «Да» Аннелизе в «Адской кухне». Девять месяцев беременности. Мое отражение в зеркале, губы, шепчущие такое странное слово: «Папа». Вытаращенные глаза Майка, в кои-то веки умолкшего, когда я сообщил ему, что скоро стану отцом, а он станет…
7
Тут у меня в мозгу что-то щелкнуло.
8
Я окаменел. Медленно опустил Клару на землю.
Не было вокруг Блеттербаха. Даже дождя не было. Только этот щелчок.
Воспоминание о том, как Майк вытаращил глаза.
— Третье января восемьдесят пятого года, — едва выговорил я, запинаясь. — Третье января, Вернер. О боже. О боже.
— Третье января, — повторил Вернер, недоумевая. — Да, это настоящая дата рождения Аннелизе, но…
Я даже его не слышал.
За первым щелчком последовал второй и так далее. Лавина, которая мчится стремительно от «а» к «я» в ослепительной вспышке ужаса.
Дни рождения и треугольники вершиной вверх. И душа, которую безжалостное давление времени сделало бесчувственной, будто скалы, скалы Блеттербаха, настолько пропитанные ненавистью, что они извергают на свет нечто невыразимое, погребенное в сердце каждого человека.
