Домашнее платье сорвано, тяжело дышащий мужчина тянет с меня старательно выбранное белье – не рассматривая его, на глядя – с закрытыми глазами. Я тоже дышу через раз – когда он позволяет мне это… потом вдруг - одинокий холод. Он отстранился, быстро прошел к креслу и потянул с него плед. Я истерично хихикнула и отвернулась к окну, зажимая рот кулаком, чтобы не заорать от счастья - опять, блин, на досках! И резко замерла, прикрывая глаза и проваливаясь в знакомое ощущение - мужские ладони округло прошлись по моим бедрам – снизу вверх, остановились на талии, пальцы сжали тело, пытаясь сомкнуться…
- Уже не получится - Анька растянула, - расстроено пробормотала я.
- Красиво, - почти стонал он, - как же это красиво, Ален, просто…
- … до боли в глазах, - напомнила я, поворачиваясь к нему: - Не тяни, Коля, я так соскучилась…
Он довольно рыкнул, подхватывая и заваливая меня…
Не две недели, как обещал – это продолжалось семь дней, только не совсем так, как планировалось, потому что совсем «не слезу» не получалось – у нас была Аня, и она требовала внимания. А еще семью нужно было кормить и мы все вместе ходили в магазин за продуктами. Не потому, что их не хватало в доме - к его приезду я готовилась, а потому, что ему хотелось этого – тащить в свою пещеру мамонта. Я готовила, а он играл в гостиной с Аней или сидел возле меня и смотрел. С готовностью кидался помогать, если я о чем-то просила. Дома он ходил в спортивках и белой форменной футболке. И босиком – говорил, что это приятно. Это, действительно было так – матовая поверхность теплых досок была с едва заметной выработкой и я сама замечала что, даже проводя по ней ладонью, получаешь очень приятные ощущения.
Когда Аня засыпала, Коля разводил огонь в камине, скромно встроенном в стену гостиной. Мы всегда начинали там – на полу, только уже не на пледе, а на толстом одеяле. Но вначале по сценарию шла романтика – та, которая мне нравилась. Сейчас не было любимых мною красивых закатов – погода стояла пасмурная, и валил снег. Из окон не открывался вид на огни ночного города, зато у нас был живой огонь. Я уже не кормила грудью и могла позволить себе бокал любимого сухого вина, а еще – дать маленькое представление, от которого он каждый раз замирал в дверях, выйдя из ванной.
Я садилась на пол перед камином, раскинув по полу атласный подол розовой ночной рубашки с двумя ниточками, перекрещенными на голой спине. Распускала волосы и салютовала бокалом с рубиновым напитком. Или становилась так, чтобы высокий разрез открывал ногу почти доверху. А если еще округло провести пальцами ноги с бежевыми ноготками по полу и взглянуть из-под ресниц…
Рубашка только называлась ночной – к глубокой ночи, когда мы перебирались на кровать, на мне ничего уже не было. Он тоже всегда спал голышом – под тонкой простыней и подгребая меня к себе под бок. А я уже привыкла спать одна, раскинувшись свободно и вольготно, и во сне нечаянно отстранялась от него. Но все равно утром просыпалась тесно прижатой к мужскому телу. Ничего, привыкну…
Коля познакомился с соседями. Однажды купил бутылку дорогого коньяка и поставил меня в известность, что идет наладить контакт с мужской частью:
- Нужно, Ален, посмотрю, что там за мужик. За домом потребуется присмотр, хотя бы визуальный.
- У нас сигнализация.
- Независимо, родная, мало ли? Слишком хороший получился дом.
Вернулся через час с поблескивающими антрацитом глазами, сгреб меня в охапку и сел в кресло возле манежа, в котором копошилась Аня. Я притихла у него на руках, разнежилась, но быстро пришла в себя от внезапно заданного вопроса:
- Почему ты позвонила мне, Алена? Что случилось… такого? Тебе же пришлось ломать себя. У тебя был такой голос – отчаянный… в глубине. Что тогда случилось?
- Просто вдруг поняла. Прошла по новому дому и поняла, что без тебя в нем пусто, - сказала я правду.
Но было еще кое-что, о чем я не рискнула рассказать. Про Ваню мы не вспоминали вообще, эта тема негласно была принята за табу. Но он держал ее в уме, не совсем, может, еще доверяя мне или что-то подозревая… или же просто чуял, как зверь – не знаю. Но спросить решился только в подпитии, когда алкоголь ослабил контроль, и наружу выплыло больное - то, что тревожило.
Я ответила – искренне и правдиво и он ощутимо расслабился. Мягко поднял мое лицо и поцеловал – властно, собственнически, все сильнее и жестче вбирая мои губы, раскрывая их языком и тяжело пропуская воздух через нос. Я в такие моменты, как правило, не дышала вообще. Сейчас было приятно, но в нирвану не сорвало.
Я чувствовала пусть и небольшую, но вину - не могла рассказать ему, что мне тогда приснился Ваня. Не пришел, а именно приснился. Он не был бестелесным призраком из Черного леса и душой без пристанища тоже уже не был. Поэтому просто снился таким, как я его помнила – все в том же комбезе и сапогах. Держал в одной руке шлемофон, а второй протягивал мне небольшой листок желтоватой бумаги. Я не помнила, как брала его, но текст стоял перед глазами – это была похоронка на Дружанина Николая Григорьевича…
Кол под сердце и отсутствие воздуха в легких – это еще слабо сказано. Я тогда ощущала все происходящее настоящей реальностью. Я в тот миг жила этой похоронкой! Отпечатанные на старинной машинке буквы рвали сердце в ошметки, оно плакало кровью – по ним обоим. Вскинувшись в диком, неописуемом ужасе, я бросилась умываться холодной водой. Судорожно шептала, хватая воду из-под крана губами и почти захлебываясь ею:
- Куда вода – туда сон, куда вода – туда сон, куда вода…
Посидела, подумала… успокоилась. Сделала логичный вывод, что сама дура. Зачем запрограммировала себя с вечера, настроилась? Ну вот и… получи фашист гранату. Это не мог быть Ваня, как раз в это время он решает глобальные финансовые вопросы в объемах пограничного управления. Но вот то, что я сейчас опять теряю его – из-за своей дурости и гордости, до меня дошло. Ну и…
В один из дней Николай съездил в ту самую часть, в которую собрался переводиться, отсутствовал шесть часов и вернулся очень довольный - военные частично дислоцировались где-то в пригородах, но управление находилось в самом городе.
- Нормальные мужики. Так сразу, конечно, все про всех не узнаешь, но первое впечатление неплохое. Жаль, Кирилл уйдет – толковый офицер, и финансовая группа как будто грамотная. Читал приказы по результатам проверок – там накопали мизер. Или ушлый… мда… Разберемся.
С Ириной и Сашей Голубевым о работе я договорилась. Здесь проблем не должно было быть. Что касается личного… Ира с Анжиком встречали с нами Новый год. Пир горой не устраивали – легкие закуски, фрукты, шампанское. Пока мы с Ирой возились на кухне, Николай вышел с девочками на двор. Аня спала в коляске, а они с Анжелой лепили снеговика. Из кухонного окна их не было видно и Ирка пару раз бегала смотреть в гостиную. Возвращалась… молчала… потом выдала:
