Глава 1- Немоляйкина, на выход!
Я дернулась и замерла, зябко обхватив плечи руками. Потерянно мотнула головой – не хочу. Просто категорически! Но и сидеть в обезьяннике, как в убежище, тоже… так себе местечко.
- Ничего не боись, ты просто кремень! Удачи, подруга! - горячо и искренне желала мне карманная воровка, соседка по месту предварительного заключения. Да, с виду я была кремень – вела себя спокойно и даже реагировала на ее щебет скупыми улыбками. А на самом деле не слышала почти ничего, только страшные, гулкие, мерные удары собственного сердца в ушах и под горлом. Никогда да этого не чувствовала ничего подобного. Это было страшно… тупое оцепенение и эти мерные удары... За те шесть часов, что я провела рядом с этой девочкой, каждую чертову минуту ожидая инфаркта, мы не стали подругами, но психотерапевтами успели поработать обе.
Я, например, узнала, что «отсидки» за убийство мне не следовало опасаться – на «зоне» это самая уважаемая статья, а уж если станет известна причина… о-о-о! Респект и своеобразная уважуха обеспечены однозначно. Но, скорее всего, «срок» за «предумышленное» мне не грозит. А формулировка «состояние аффекта» априори подразумевает определенную надежду на «условное».
Мороз пробегал по коже от осознания того, что эти специфические формулировки сейчас имеют самое прямое отношение ко мне. А еще я отлично понимала, что на самом деле все не настолько радужно, как рисует мне Машуня. Да и возмездие… если оно таки грядет, то будет где-то даже заслуженным, потому что я не раскаивалась в содеянном.
Больше того – в редкие минуты тишины на полном серьезе жалела, что ракурс был не тот и удар пришелся не совсем туда, куда был направлен. Я погружалась в странное пограничное состояние между бредом и явью и проигрывала все, что случилось, заново. Перед глазами стояла сцена в спальне, но теперь я делала шажок в сторону, угол менялся, и все получалось максимально справедливо. А потом вдруг накатывало нелепое, просто сказочное облегчение – что все случилось именно так. Учитывая же обстоятельства, это воспринимались, как минимум, странно. И весь этот сумбур в моей голове был остро приправлен страхом. Господи, как же мне было страшно! В момент рухнуло все, на чем держалась моя жизнь, сломался главный ее стержень, исчез всякий смысл! А я боялась не этого и жалела не об этом. Мне дико хотелось вернуть все назад и провались бы оно все, и они в том числе! Только бы оказаться сейчас опять на работе, возле Ирки.
Раскаянья не было, было это сожаление и страх за себя – я не хотела в тюрьму. Боль же – горячую, свежую, будто от только что содранной кожи, я старательно давила, оставляя на потом. Но в районе солнечного сплетения, где по легенде должна жить душа, все равно пекло и щемило. Машуня как раз и не давала углубиться в это состояние – у нее не закрывался рот, девушка оказалась очень общительной. Мне бы по-матерински наставить ее на путь истинный, а я все больше слушала. Что-то отложилось в голове, а что-то кануло, как говорится - из того, что она щебетала в самом начале. Не готова я была тогда слушать и слышать… и жить даже.
Но Машуню мне Бог послал – я узнала, что на зоне мне будет клево, а, возможно, я даже и не попаду туда. Кроме того, она посоветовала хорошего адвоката – профессионала без чести и совести, как на мой взгляд. Но на этот момент именно такой мне и требовался. Было как-то откровенно по фиг на понятия, которыми я руководствовалась в своей прежней жизни. Эта девочка подарила мне крохотную надежду, за что я и отблагодарила, выслушав историю непростой жизни, не осуждая и не возмущаясь ее запретным промыслом. Мой грех был страшнее в разы.
- Немоляйкина! – повторил дежурный, и я тяжело поднялась и шагнула к выходу. Возле поста дежурного стоял мужчина в темном офисном костюме. Разглядев его, ко всему я еще почувствовала и жаркий, позорный стыд. Но сосед, а заодно и муж любовницы Олега, не выглядел морально убитым, и даже (прости его, Господи, и меня заодно) не особо расстроенным. И я вдруг с невероятным облегчением поняла, что чертова Руся не померла. Меня почти мгновенно и так ощутимо попустило (я впервые поняла смысл этого выражения), и накатило такое немыслимое… почти счастье? Настроение, как и события этого дня, менялось со скоростью узоров в калейдоскопе.
- Никак – выжила? – утробно простонала я, медленно приближаясь к столу дежурного на слабых ногах.
- Гражданка Немоляйкина, вы свободны, - с каким-то садистским удовольствием в сотый, наверное, раз повторил он мою фамилию, вручая документы. До замужества я была Соловьевой, а стала…, и сознательно ведь стала…
- Так как там? – настырно выясняла я, с надеждой заглядывая в глаза представительного мужчины лет так около пятидесяти, успешного бизнесмена и нашего соседа вот уже год как: - Она, получается - жива?
- Жива, - сдержанно успокоил он меня, - но в больнице.
- Это понятно. А что там…? – угрюмо уточняла я, продвигаясь к выходу.
- Раздроблен нос, снесена кожа со лба, сильное сотрясение мозга, - подробно информировал мужчина, открывая передо мной дверь полицейской конторы.
Шагнув на крыльцо, глубоко вдохнула пьянящий воздух свободы. Такой затасканный словесный штамп и какое же пронзительно точное определение! Стояла поздняя весна, светило солнце, и небо яростно синело – совсем не в клетку, высокое и чистое. Господи! Спасибо тебе! Я обязательно раскаюсь, может, даже прощу, но дай мне немного времени. Вот так сразу – никак.
- Ага… - невнятно отреагировала я, вынужденно отвлекаясь от мыслей высоких и правильных. Захотелось оправдаться.
- Целилась я по мужу, но он уклонился, и вышло не совсем удачно, извините уж, – осторожно сожалела я. Мне нужно было понять его отношение к произошедшему, пока что в полной безопасности рядом с ним я себя не чувствовала.
- Я бы так не сказал... а давайте без реверансов? Все-таки мы с вами товарищи по несчастью… в некотором роде. Не чужие уже, как бы, люди, - невесело сострил он.
- А без реверансов тут никак, - возразила я, - поэтому все-таки примите мои извинения и благодарность. Это же вы решили вопрос с освобождением? Не стали писать заявление? И наверняка это чего-то вам стоило, так же? Если это деньги, то я возмещу. Я очень благодарна вам, Владимир Борисович, спасибо огромное, - уселась я на переднее сиденье дорогущей черной машины, втягивая ноздрями запах кофе - ароматизатора салона, очевидно. Все звуки и запахи свободы, краски вокруг воспринимались как-то особенно остро и ярко.
- Не за что, - по-джентельменски прикрыл он за мной дверку. Обошел машину и, сев на водительское сиденье, внимательно посмотрел на меня: - Что еще я могу сделать для вас, может, нужна еще какая-нибудь помощь?
