В утреннем тумане струги Ермака подошли к плотам. Но не смогли проломиться сквозь тучу стрел. Струги были прикрыты вязанками хвороста, и все же пятнадцать казаков пали в воду со стрелами, впившимися в глаза, в горло, в шеи — под высокие вороты тегиляев. Струги смешались и подались назад.
Аблыгерим прислал подмогу стрелкам на плоты, под тянул резервы. Часа через два казачьи струги опять показались из-за мыса. Медленно ползли они к заплоту Но далеко от него, там, где на деревьях таились лучники, борта стругов окутались дымом, грохнуло, и с деревьев посыпались сбитые рубленым свинцом стрелки
— Стоять! Кто испугается, тот будет мертв! — закричал Аблыгерим. — Все резервы ко мне!
Стоявшие поодаль стрелки бросились на заплот и легли за вязанками камыша. После залпа, отдавшегося гулом в вершинах деревьев, наступила странная тишина.
И вдруг с берега, поросшего камышом, раздалось пение. Воины глянули в ту сторону и увидели, как сквозь окутанные туманом камыши плывут казачьи хоругви и знамена.
— Резерв вправо! — закричал князь. Но в рядах лучников уже раздались голоса:
— Обходят! Окружают!
Крики: «Обходят! Спасайся!» — раздавались из леса. Лучники стали привставать на плотах, прижиматься к противоположному берегу на лодках.
— Обходят! Отходи! — Крики раздались совсем рядом.
Грохнул залп! И в окутавшем заплот дыме Аблыгерим увидел, как лучники побежали на берег. Сначала по одному, потом группами и, наконец, — все...
Напрасно хлестали их бичами командиры, напрасно взывали шаманы. Воины, как зайцы, прыгали на спасительный берег и бежали в лес.
Передний струг ткнулся в заплот, и с него полезли казаки. Аблыгерим собрал все мужество и крикнул:
— Всех бегущих — собрать! Отходить к Пелыму!
Разведя заплот, казаки провели струги и пристали
к берегу. Через борт перелезли Старец и несколько легкораненых казаков; побросали свернутые знамена, бунчуки, бережно уложили хоругвь.
— Поверили, собаки, что нас там вторая рать! оживленно говорили они. — Нет уж, ежели ты шайтанщик, казаки тебя завсегда обманут!
Слышь, атаман! — сказал потный, измученный Старец. — Ежели так дале пойдет, Пелыма нам не взять! Шутка ли — половина ранена, а двадцать человек убито.
— Надо брать! — жестко сказал Ермак. — Возьмем ли, нет, идти на приступ надо! И немедля — пока они еще не опомнились.
Выгребали из последних сил и все же опоздали. Когда показалось на берегу городище — стало ясно: к встрече готовились. Ворота были затворены, по стенам густо, как икра, чернели головы лучников.
Да! — сказал, глядя на укрепление, Ермак Бояру и другим остякам. — Здесь они второй раз на вашу уловку не попадутся. Здесь кричи не кричи, а они не побегут.
Передовой отряд, подошедший к стенам под водительством Пана, попал в тучу стрел.
Ермак видел, как маленький и верткий Пан, бежавший впереди казаков, вдруг взмахнул руками, остановился, часто перебирая ногами, пошел-пошел в сторону и рухнул вниз по откосу.
— Прикройте меня! — крикнул Ермак, выскакивая из струга на берег. Впереди него без всякой команды уже бежали казаки. Пан был убит стрелою, попавшей ему точно меж бровей. Ермак выдернул стрелу. Закрыл широко открытые, удивленные глаза атамана и приказал отходить...
Они возвращались мимо святилища Чердынь, где их ждали шаманы и вожди окрестных племен. Горами лежал ясак. Горели костры. Ермак велел пристать к берегу. Остяки смотрели на казаков по-разному. Одни радостно, потому что видели в казаках освободителей, другие со страхом — боялись и Ермака, и Кучума, и Аблыгерима.
У ног главного идола лежал связанный есаул Кучума Ичимх.
— Развяжите его! — велел Ермак. — Куды шел?
Ичимх молчал.
— На кол посажу! — спокойно сказал Ермак. — Точите кол.
Казаки отрыли яму, заточили кол и положили его тупым концом к яме. Привели коня и деловито привязали вожжи к ногам татарского есаула. Татарин белыми от ужаса глазами смотрел на приготовления.
— Сейчас будешь сидеть выше этих идолов, — сказал Ермак, беря в руки плеть и подходя к коням. — Ну!
— Скажу! Все скажу! — заверещал есаул. — К Аблыгериму шел. От Кучума шел!
— Где Кучум?
— В Барабинской степи кочует! Рать собирает! Сеид-хан, его кровник, вернулся!
— Развяжите его! — устало сказал Ермак. И, садясь на корточки перед татарином, обещал: — Я тебя отпущу. Иди к Кучуму и скажи ему: «Царь зовет тебя на службу. Маметкул уже сдался. Не губи своих сыновей! Иди на службу к Царю. Все вины твои будут прощены, и ханом останешься». Повтори!
Есаул повторил.
— Ты на Русь ходил?
— Ходил! — скрипнув зубами, сказал Ичимх.
— С Аблыгеримом?
— С ним.
— Каким путем шли?
— Через горы.
— За Пелымом по Лозьве есть ход на Русь?
— Нет! — выкрикнул, будто плюнул, татарин.
— А вы что скажете? — спросил атаман остяков.
— Нету, нету, — заговорили они. — Никуда не уходи! С нами живи! Нам с тобой шибко хорошо! Нас с тобою никто не обижает.
— Слыхали? — сказал по-русски, обращаясь к казакам, Ермак. — Нет пути, стало быть, неча туды и ломиться!
— Брешут! — уверенно сказал Гаврила Иванов.
Не хочут, чтобы мы уходили! Без нас их Кучумка всех перережет.
— Брешут не брешут, а через Пелым не пройти! Всех казаков положим! А по Лозьве-то куды выйдем? На Чердынь! Там нас воевода Василий Пеле-полиции дожидается! Особливо тебя, — сказал он Ивану Кольцу.
Не выпало по Лозьве идти, и не надо. Стало быть, не судьба. А ну-ко мы у шамана про судьбу « пытаем. Скажи-ка, братец, что там у нас впереди?..
Старый шаман, одетый в женские тряпки, пожевал сушеных мухоморов и стал, все ускоряя темп, бить в бубен. Когда кожа загудела, а у шамана изо рта пошла желтая пена, он принялся что-то выкрикивать.
Духи предков слушают тебя! — перевел остяк, знавший русский язык.
Спроси, вернемся ли мы обратно.
Вижу остров, вижу много людей на острове... Они ждут вас.
Шаман плясал, заходясь в странных судорогах.
Ну вот, — успокоенно сказал Ермак. — Это Карачин-остров. Вернемся.
И уже на струге спросил его Кольцо:
А чо ж ты не спросил, на Русь-то вернемся in, нет?
— Запамятовал! — сказал беспечно Ермак и серьезно добавил: — А куды вертаться-то? К кому?
Москва, Богом проклятая
Осенним утром под мелким моросящим дождем по Владимирской дороге в Москву вошел обоз из двадцати телег. Обочь телег, укрытых рядном и шкурами, вышагивали вооруженные до зубов казаки. Были они обветренны, черны лицами от солнца, в совершенно истоптанных сапогах. И встречные гадали: что в телегах и из какого далека вышагивают эти молчаливые крепкие люди.
