всё, что собрал за день, и разложил вещи на полу.
— Шмотки, — разочарованно произнёс Мусьё.
— Одежда, — уточнил Мяк.
Он поднял почти новую куртку, встряхнул её и приложил к себе со словами: «Можно носить, только пришить рукав — и щеголяй!».
Мусьё подошёл поближе, потрогал материал и заметил:
— Вроде кожанка.
— Похоже, — согласился Мяк.
Мусьё взял куртку и осмотрел её со всех сторон.
— Спина испачкана.
— Зато модная, — произнёс Мяк и собрался поднять снизу ещё одну вещь.
— Это мне? — спросил Мусьё и попытался рукой почистить куртку.
— Если нравится, то тебе. А вот это, наверное, Нуде подойдёт.
— Нуде всё подойдёт, — ответил Мусьё, примеряя куртку.
Мяк показал Мусьё тёмное пальто с меховым воротником.
— Старое, потёртое, но ещё крепкое, — заявил он. — Нуда будет доволен.
— Нуда всегда доволен, когда дают, — согласился Мусьё.
Он прошёлся в куртке вокруг стола, уселся в кресло небритого и, заложив ногу на ногу, произнёс:
— Одежда делает человека, а человек — одежду.
Мяк кивнул и поднял с пола полушубок:
— А это шуба, мех целый, только подкладка и рукава оторваны.
— Это для него? — спросил Мусьё и пальцем указал на кресло.
Мяк повертел полушубок, приложил его к себе и ответил:
— Ему подойдёт у огня сидеть.
Мусьё встал, подошёл поближе и возразил:
— Сожжёт он шубу-то. Искры летят — сгорит вещь.
— Не сгорит, — ответил Мяк. — Его огонь любит, огонь его знает.
Мусьё пожал плечами, сел к столу и на минуту задумался, а Мяк аккуратно повесил полушубок на спинку кресла.
— Всем принёс, а себе что? — спросил Мусьё.
— Себе ботинок левый нужен. Этот течёт, — ответил Мяк.
Он уселся на матрас, разулся и обследовал обувь.
— Правый ещё ничего, а левый ремонта требует. Может, у Шузки забрать ботинок, что мы купили? — спросил Мяк.
— Профессорский? — переспросил Мусьё.
— Да, профессорский, — ответил Мяк и пояснил: — Мы же заплатили за два.
— Заплатили за два, а взяли один, — уточнил Мусьё. — Может не отдать — время ушло.
— Если по справедливости, то должна отдать, — сказал Мяк и обулся.
— Ага, по справедливости, а на рынке по-другому, — возразил Мусьё.
Мяк поднялся с матраса и, вздохнув, проворчал:
— Есть хочется. На мусорке хорошего питания нет.
Мусьё в знак согласия кивнул головой и ответил:
— Сейчас у Нуды что-нибудь найдём.
Он пошарил по Нудиным ящикам и выставил на стол кусок чёрствого хлеба.
— Вот и вся еда, — сказал Мусьё и посмотрел на Мяка. — Будешь?
— Буду, — ответил Мяк.
Хлеб зачерствел, наверное, ещё с осени, и было удивительно, что в таком состоянии эта, с позволения сказать, еда сохранилась до середины зимы.
Мяк долго трудился над хлебным сухарём. Мусьё уже несколько раз присаживался в кресло небритого и вставал, рассуждая на тему рыночной справедливости.
— На рынке по-другому, — повторил он. — Там справедливость другая.
— Другая? — догрызая сухарь, удивился Мяк.
— Да, другая, — повторил Мусьё. — Там коммерция. А коммерция — это «купи-продай», то есть если купил, то думаешь, что переплатил, а когда продал, думаешь — продешевил.
— И где же здесь справедливость? — спросил Мяк.
— Нет там справедливости, — грустно продолжил Мусьё. — Там каждый за себя. А где каждый за себя, там справедливости нет.
— Где каждый за себя, там и дружбы нет, — добавил Мяк.
— А дружбы нигде нет, — заявил Мусьё.
— Не соглашусь, — ответил Мяк. — Вот возьми нас — разве у нас нет дружбы?
— У нас, может быть, и есть, но не у всех. Вот у него… — и Мусьё указал на место небритого, — дружбы нет: ни разу фанфарик не принёс.
Мяк подошёл к кре слу, погладил рукой полушубок и произнёс:
— Он мудрый. А у мудрых друзей нет. Одиноки они.
— Мы тоже одиноки, и что из того? — произнёс Мусьё.
— Одиноки, — повторил Мяк и задумался.
— Ну что, вечерите? — раздался голос небритого.
— Да уж ночуем, — ответил Мяк.
Небритый пробрался к столу, взглянул на своё кресло, хмыкнул и остался стоять рядом.
— Подарочки раздаёте! — прохрипел он. — А фанфарика
нет.
— Нет фанфарика, — подтвердил Мяк. — Может быть, Нуда принесёт с вокзала. Это будет справедливо.
— Справедливо? — удивился небритый.
— Конечно! — И Мяк пояснил свою мысль: — У него на вокзале хороший доход — ему и фанфарики приносить.
— Да, справедливо, — согласился небритый и разместился в кресле. — Тёплая штука, — сказал он, ощутив спиной меховую безрукавку.
— Это вам, — произнёс Мяк. — У огня уютнее будет.
— У огня всегда уютно, — ответил небритый, надел полушубок и продолжил рассуждения об огне: — Вот ты, Мяк, не пришёл сегодня к огню, а он, может быть, ждал тебя. А ты не пришёл, Мяк.
— Я был на мусорке, а потом…
Небритый перебил Мяка и прохрипел:
— А потом ты принёс всем подарки — это справедливо. Справедливо, когда думаешь о других. Если думать только о себе, справедливости не будет.
— А ты, Мяк, всё равно подлец, — после паузы добавил небритый.
— Я знаю, — тихо ответил Мяк.
В разговор вступил Мусьё:
— Вот ты говоришь, когда о себе думаешь, то несправедливо. А когда же о себе думать, если для справедливости надо о других?
— Дурак ты, Мусьё! Это у тебя всё от молодости. Потом пройдёт, — ответил небритый.
— Э-э… вы все так! Опять одно и то же: молодой, дурак, а объяснить некому, — обиделся Мусьё. — Мы все подарки любим — значит, думаем о себе. Так это значит, что несправедливые мы все.
— Вот это верно ты говоришь, — похвалил его небритый. — Любим мы себя, только себя. Вот беда в чём, а для других притворяемся.
— Ну что, Мяк, притворяемся? — прохрипел небритый, откинулся в кресле и закрыл глаза. — Не слышу ответа, — произнёс он. — Нет ответа.
— Есть ответ, — послышался голос Нуды. — Есть ответ, — повторил он, выбираясь из темноты. — Есть фанфарик. — И Нуда выставил на стол бутылку дешёвого вина.
— Фанфарик есть — тогда хозяйничай, — прохрипел небритый, подвигаясь к столу. — К фанфарику всегда ответ найдётся.
Мусьё подсуетился, достал кружку и стакан и, когда сиротство бутылки закончилось, произнёс:
— Фанфарик есть, закуски нет.
— Есть закуска! — с гордостью объявил Нуда, достал из-за пазухи бумажный кулёк и высыпал на стол конфеты.
— Сладкий стол! Сладкий стол! — обрадовался Мусьё, развернул обёртку и восторженно изрёк: — Шоколад. Это шоколад!
— Несправедливо, — пробурчал небритый.
Присутствующие в недоумении уставились на него, Нуда от удивления даже приоткрыл рот, а небритый уточнил:
— Несправедливо к дешёвой бутылке иметь шоколад.
— Да ну ты! Всё, что есть, — справедливо. Вот если бы не было, тогда… — Нуда хотел сказать нечто важное, но небритый перебил его:
— Тогда что, плохо бы было, лысый глаз?
Нуда молча пересчитал конфеты, вздохнул и смиренно произнёс:
— Каждому по три.
— Это справедливо? — спросил Мусьё и посмотрел в сторону небритого.
Тот откинулся в
