смертельна, хотя Торнтон Лайн еще и подавал признаки жизни, но он, по-видимому, был обречен. Я хотел унять кровотечение, выдвинул ящик комода в поисках чего-нибудь для перевязки. Мне попались платочки Одетты, и я их использовал для наложения на рану. Но сперва я снял с него сюртук и жилет, что было непросто. Потом я приподнял его, что тоже оказалось тяжело... Но он умер, вероятно тогда, когда я накладывал повязку... И тут я будто проснулся, я увидел, в какое ужасное положение попал... Я понял, что теперь все самые сильные подозрения падут на меня. Меня охватил панический страх, я испугался того, что вдруг кто-нибудь меня застанет сейчас в этой комнате, над этим мертвым телом, руки в крови... Я схватил пальто, бросился вон и добрался до своего дома в Кемден-тауне совершенно разбитым...
— Скажите, вы оставили свет непотушенным? — спросил Тарлинг.
Мильбург задумался.
— Кажется, да... Я забыл выключить свет!
— И вы оставили тело в квартире?
— Готов в этом присягнуть.
— А пистолет? Когда вы пошли домой, пистолет был в вашем кармане?
Мильбург утвердительно кивнул.
— Почему же вы не рассказали обо всем этом деле полиции?
— Потому, что я боялся. Я перепугался насмерть. Трудно сознаваться в таких вещах, но по природе я труслив.
— Был ли еще кто-нибудь в помещении? Вы обследовали комнату?
— Насколько я мог заметить, кроме меня, никого не было. Но я же сказал вам, что окно было открыто. Там, конечно, решетка, вы правы, но худому человеку протиснуться ничего не стоит, девушке, например...
— Нет, там никто не смог бы протиснуться, — ответил Тарлинг. — Полицией все тщательно измерено, в том числе и расстояние между прутьями, между ними не пролезет и худой человек... Вы имеете хоть какие-то догадки о том, кто мог убрать труп?
— Нет, ума не приложу, — твердо ответил Мильбург.
Тарлинг хотел задать еще один вопрос, как вдруг раздался телефонный звонок. Он взял слуховую трубку.
Раздался хриплый, громкий голос человека, по-видимо-му, не привыкшего говорить по телефону.
— Это мистер Тарлинг?
— Да, это я.
— Она с вами очень дружна, не так ли? — спросил незнакомец и засмеялся.
Тарлинга охватил леденящий ужас. Несмотря на то, что он ни разу не говорил с Сэмом Стеем, все подсказывало ему, что у аппарата именно этот сумасшедший. Смех прервался, и голос заговорил опять:
— Завтра вы найдете ее... Завтра, значит, найдете ее, то, что от этой предательницы останется...
Тарлинг услышал гудки отбоя. В безумном страхе он крутанул ручку.
— Алло! С какой станцией я только что был соединен?
Через некоторое время с телефонной станции ему сообщили, что он разговаривал с Хемстэдом.
XXXVI
Одетта Райдер удобно уселась на мягком сиденье автомобиля. Она прикрыла глаза, потому что почувствовала вдруг легкую слабость. Сказывались волнения и тревоги последнего времени. Но мысль о том, что Тарлинг нуждается в ней, дала ей силы дойти до автомобиля. Теперь же, когда она сидела одна в темном лимузине, она почувствовала свою физическую слабость. Автомобиль проезжал по бесконечно длинным улицам. Она не знала, в каком направлении они ехали, но при се состоянии это ей было совершенно безразлично. Тем более что она не знала точного местонахождения госпиталя.
На одной из оживленных улиц она заметила, что люди оборачиваются вслед автомобилю. Полицейский крикнул что-то... Но она была слишком слаба, чтобы обращать на это внимание. До ее сознания, правда, доходила отчаянная смелость шофера, который изумительно ловко справлялся со всеми трудностями езды. Только заметив, что они выехали на загородное шоссе, она заподозрила что-то неладное. Но и тут сомнения ее вскоре рассеялись, по некоторым признакам она поняла, что они едут по дороге в Гертфорд. Она снова откинулась на спинку сиденья.
Вдруг автомобиль остановился, затем дал задний ход, въехав на проселочную дорогу, и развернулся в том направлении, откуда приехал. Вскоре автомобиль остановился. Сэм Стей выключил мотор. Потом он вышел из кабины, открыл заднюю дверцу и грубо сказал:
— Выходи!
— Что? Что? — Одетта ничего не могла понять.
Но прежде чем она успела вымолвить слово, он схватил се за руку и так резко дернул, что она упала на дорогу.
— Как?! Ты меня не узнаёшь?
Он так дико схватил ее за плечи, что она чуть не закричала от боли. Она делала попытки встать, но напрасно... В испуге и удивлении она смотрела на этого низкорослого человека.
— Я узнала вас, — сказала она, затаив дыхание. — Вы тот человек, который пытался вломиться в мою квартиру.
Он ухмыльнулся.
— Я тоже знаю тебя, — грубо сказал он и расхохотался. — Ты ужасное дьявольское отродье, которое погубило его, этого лучшего в мире человека! Он лежит сейчас в мавзолее на кладбище в Хайгете, двери мавзолея совсем как церковные врата. Вот туда-то я сегодня ночью и отволоку тебя. Ты!.. Проклятая тварь! Туда я сброшу тебя со ступенек, глубоко, глубоко, там ты будешь у него, потому что он хотел тебя.
Он схватил ее за руки и поглядел прямо в лицо.
В горящих безумием глазах сумасшедшего зияла такая звериная ненависть, что Одетта онемела от страха. Вдруг она потеряла сознание, он схватил ее под руки и приподнял.
— Что? Обморок? Еще рановато! Рановато... — хрипло кричал он.
Его резкий смех раздавался среди жуткой ночной тишины.
Он оттащил ее от дороги, бросил на траву, вытащил чемоданный ремень, найденный им под сиденьем, и скрутил ей руки, а ее же шалью замотал ей голову так, чтобы закрыть рот.
Потом он схватил ее, поднял и положил в углу автомобиля. Захлопнув дверь, он сел на свое место и полным ходом поехал в сторону Лондона.
Достигнув границы Хемстэда, он увидел световой сигнал у табачной лавочки. Он остановил автомобиль, достигнув наиболее неосвещенной части улицы, вышел и заглянул внутрь лимузина. Девушка соскользнула с сиденья на пол и лежала неподвижно.
Потом он вошел в табачную лавку, на которой светился знак телефонного автомата. Ему вдруг пришла в голову дикая мысль, что он может отомстить еще одному человеку, тому, с пронзительным взглядом, который допрашивал его перед тем, как с ним случился припадок. Как его зовут?.. Та... Тарлинг, да!
Он перелистал телефонную книгу и нашел номер Тарлинга. В следующую минуту он уже разговаривал с сыщиком.
Он повесил трубку и вышел из телефонной будки.
Лавочник, слышавший его твердый резкий голос и грубый смех, с
