1
В тот день доктор Циммертюр, проживавший в Амстердаме по улице Хееренграхт, 124, решил отправиться в баню.
Над Голландией вот уже целую неделю лежал беспросветный туман. Он был белым, как вата, он плотным коконом обволакивал красные торцы домов и медные зеленые крыши, он вился вокруг тополей, которые росли вдоль дорог, и пеленой лежал на спящих полях тюльпанов. Можно было подумать, что вся Голландия — игрушечная страна, которую нюрнбергские умельцы смастерили и, упаковав в вату, отправили по почте в качестве рождественского подарка. Но Рождество давно уже миновало. И если верить календарю, белый туман был просто влажной завесой, под покровом которой весна шла в атаку на своего смертельного врага — зиму. Но влажная завеса была холодной как лед, и люди, жившие по берегам каналов, боясь поражения весны и новых приступов ревматизма, укрепляли свой голландский дух по обычаю предков, потягивая джин из тяжелых, украшенных надписями глиняных кружек или сладкий зеленый ликер из бокалов в форме тюльпанов.
Что же касается доктора Циммертюра, он решил отправиться в баню.
Ни один из шестисот восьмидесяти девяти тысяч двухсот жителей Амстердама не чувствовал в этот день потребности подвергнуть анализу свою душевную жизнь. Быть может, из-за хмурой погоды они усомнились в том, что у них есть душевная жизнь, а может, такая погода побудила их самостоятельно заняться анализом собственной души с помощью джина. Доктор запер дверь своей приемной и отправился в банное заведение.
Погода была ужасной! Туман саваном окутывал дома и людей; он приглушал все звуки и все огни. Можно было подумать, что ты перенесен в серый греческий Гадес. «Что за страна, — думал доктор. — Что за страна! Лучше уж было бы и впрямь оказаться в Гадесе, там по крайней мере собираются знаменитые тени. На берегах здешнего Стикса собираются только торговцы бриллиантами и через воду местных каналов переправляют не души, а только эдамские сыры. В этой мгле красивая женщина засияла бы огненным столпом, и весь народ во главе со мной последовал бы за ней. Но красивой женщины я не видел так же давно, как не видел солнца».
Доктор потер свои маленькие пухлые ручки, чтобы разогнать кровь, и потопал о землю короткими ножками, чтобы согреться. Солнце — это миф, а предположение, будто под солнцем есть красивые женщины, сказка. Но доктор еще не успел додумать до конца одолевавшие его мрачные мысли, как они были опровергнуты.
Сам того не замечая, доктор Циммертюр остановился у антикварного магазина Хейвелинка на Пийльстег. И именно в этом, давно ему знакомом магазине стояло опровержение, блистательное опровержение.
Она была стройна и грациозна, как березка. Под плотно облегающим голову фетровым шлемом доктор увидел в профиль прямой нос, не то серые, не то серо-голубые глаза и изящно очерченные губы без всяких следов помады. В длинных, обтянутых перчатками пальцах она держала маленькую кованую китайскую шкатулку, которую внимательно рассматривала в скупом свете дня. Шея незнакомки была молочной белизны. Рядом с ней стоял хозяин магазина Хейвелинк, пузатый, как кружка для портера, с лицом того же цвета, что портер, и с волосами, которые, как портер, пенились вокруг его ушей. Хейвелинк следил за каждым движением дамы из-под недоверчиво нахмуренных бровей. Брови Хейвелинка всегда напоминали Циммертюру время, когда сам доктор еще играл в жмурки: брови антиквара были такими кустистыми, что казались повязкой, которую Хейвелинк сдвинул на лоб, чтобы плутовать во время игры. Не было никакого сомнения: господин Хейвелинк охотно играл в жмурки со своими покупателями и при этом плутовал.
Из-под фетрового шлема сбоку выбивался маленький локон. Доктор встрепенулся. Как все представители его племени, он любил блондинок, а локон под шляпкой был пепельного цвета с бронзовым отливом. Циммертюр пожал плечами. Это был модный цвет. Но с другой стороны, губы незнакомки не накрашены. Что прикажете думать?
Господин Хейвелинк так напряженно следил за посетительницей, что не обратил внимания на доктора. А между тем они были старыми знакомцами: антиквар пребывал в твердом убеждении, что доктор в сговоре с двумя преступниками однажды его надул. Поскольку мы, как правило, больше всего боимся, что с нами поступят так, как обычно поступаем мы сами, господин Хейвелинк жил в постоянном страхе, что его надуют.
Доктор вздрогнул. Только теперь он кое-что заметил. Не он один разглядывал то, что можно было увидеть через окно антикварной лавки.
За спиной доктора стоял молодой человек в драповом пальто, и глаза его неотрывно следили за происходящим в лавке. Молодой человек был высок, смугл и гладко выбрит, с крупным чувственным ртом и влажными мерцающими глазами. Он походил на одного из тех пианистов-любителей или поэтов-дилетантов, которые дюжинами обретаются в мастерских и барах Монпарнаса. А глаза его мерцали загадочным блеском, который встречается тем чаще, чем ближе к границам России, где сильнее чувствуется животное начало. Теперь молодой человек прикрыл носовым платком нижнюю часть лица и надвинул шляпу на глаза. Доктор, наблюдавший за ним краем глаза, снова повернул голову к витрине и увидел, что сцена внутри магазина изменила свой характер.
Господин Хейвелинк успел заметить доктора и тотчас забыл свою прекрасную покупательницу. С пылающими щеками и мечущими огонь глазами он погрозил кулаком своему врагу по ту сторону витрины. Доктор ответил учтивым поклоном и такой лучезарной улыбкой, какой могла бы улыбнуться только полная луна. Разъяренный антиквар изверг поток слов, которые не достигали докторских ушей, потому что их заглушала витрина. Видно было только, как толстые губы продавца формируют и изрыгают яростные существительные. Теперь и покупательница повернулась к окну и с изумлением посмотрела на улицу. Смерив доктора лукавым взглядом и, судя по всему, поняв что-то из словесного потока, лившегося из уст антиквара, она вдруг от души рассмеялась. Доктор почувствовал, как краска приливает к его щекам. Он понял, что в данную минуту играет неблагодарную роль и вряд ли сможет произвести благоприятное впечатление на даму. Мужчина в драповом пальто перешел на другую сторону улицы. Отсюда он продолжал внимательно следить за происходящим. А доктор, благословляя окутавший его туман, скрылся в направлении Ахтербургваль.
— В другой раз, — бормотал он, — в другой раз, милейший Хейвелинк…
Доктор успел записать на счет антиквара много штрафных санкций, прежде чем наконец добрался до банного заведения.
Баня недвусмысленно свидетельствовала о том, что за погода стоит на дворе. Все одиночные кабины были заняты — свободными оставались только две ванны в кабине на двоих. Доктор купил билет в одну из ванн, разделся в гардеробе и под защитой драпировки прошел к своему месту. Банщик закрыл двери кабины и опустил на ванну крышку с отверстием для головы. Торчащая из этого отверстия голова доктора лежала на крышке ванны, как голова Иоанна Крестителя на блюде Саломеи.
