какой никогда не испытывала прежде.
Энни это понравилось, а сила, поселившаяся в ней, уже множество раз питалась ее ненавистью. Она знала, что нужно делать.
Когда через несколько колоколов Артвейр пришел к Энни, он все еще был бледен.
— Надеюсь, тебя больше не будет тошнить? — спросила она.
— Нет, ваше величество, — ответил он. — Мой желудок пуст.
— Ты меня удивил, ведь тебе многое довелось повидать.
Он закрыл глаза и кивнул. Энни увидела, как несколько раз дрогнул его кадык.
— Кое-кому удалось уцелеть, — сказал он. — Что ваше величество желает с ними сделать?
Она немного подумала.
— Сколько их осталось?
— Около тысячи.
— Так много, — заметила она.
— Сегодня утром их было пятьдесят тысяч, ваше величество.
— Ну, так убейте их. Я хочу, чтобы Ханза поняла — если они будут продолжать нападать на нас, им не будет пощады.
— Могу ли я напомнить вам, что ваша мать находится в заложниках у Маркомира?
— Да, и Маркомир приказал ее казнить. Как еще я могу показать, какую цену он заплатит за войну с нами? Как еще я могу ее спасти?
— Могу ли я дать вам совет, ваше величество?
— Конечно.
— Проявите милосердие. Пусть они вернутся в Ханзу и расскажут о том, что видели здесь. Какая армия решится на нас напасть, если они узнают, что их здесь ждет?
По тону Артвейра Энни все сразу поняла.
— Тебе их жалко, — с укором сказала она.
— Святые, да, — не стал возражать, Артвейр.
— Они бы нас перебили, — заметила Энни,
— Несомненно, — ответил Артвейр, лицо которого превратилось в маску.
— Я не хочу быть жестокой, — подумав, сказала Энни. Ей показалось, что сейчас нужно произнести именно эти слова. — Так ты уверен, что будет правильно их отпустить? Или в тебе говорят чувства?
— Ваше величество, я плохо понимаю, что произошло сегодня утром. Однако оставшиеся в живых ханзейцы говорят, что было солнечное затмение, с неба пролилась кровь и посыпались змеи. Они видели, как внутренности их товарищей вылезали из животов, извиваясь, как угри на сковородке. Мне кажется, что рассказ, повторенный тысячью уст, принесет нам больше пользы, чем тысяча смертей.
— Хорошо, — вздохнула Энни. — Позаботься об этом. Теперь, когда мы закончили здесь, я хочу вернуть Копенвис.
— Теперь это будет не трудно, — сказал Артвейр. — Вы будете нас сопровождать, ваше величество?
— Нет, — ответила она. — Полагаю, ты справишься силами армии, Артвейр. А мне следует на некоторое время вернуться в Эслен. Но можешь не сомневаться, когда придет время вторгнуться в Ханзу, я буду с вами.
— Вторгнуться в Ханзу, ваше величество?
— Я не вижу причин позволять им когда-нибудь повторить нападение на Кротению. А ты?
— Я? Конечно, ваше величество.
— Вот и хорошо. Пришли моих телохранителей, я выступаю в Эслен через два колокола. И передай Кейп-Шавелю, что я хочу, чтобы он присоединился ко мне, когда армия форсирует Свежесть.
— На юге все еще находится армия Церкви, — напомнил Артвейр.
— Они уже отступили, — сказала Энни. — Я не совсем понимаю, почему. Однако я отправлю к ней несколько пленных ханзейцев. Пусть они передадут Церкви, что, если они еще раз пересекут нашу границу, с ними будет то же самое, что с войском Ханзы.
Артвейр кивнул, поклонился и вышел.
Энни возвращалась в Эслен, ее встречали толпы людей, но в начале пути, когда ее отряд преодолевал первые лиги, она уловила разлитый в воздухе страх, смешанный с ликованием, словно люди боялись, что она может их уничтожить, если они будут встречать ее недостаточно восторженно. Но чем дальше Энни отъезжала от спаленных полей Поэлсилда, тем искренней становилась радость людей. А к тому времени, когда она оказалась в Эслене, в ней видели уже настоящую спасительницу королевства. Многие выкрикивали “святая королева Энни”, другие “Виргенья II”.
Она приняла ванну и отдохнула, а на следующее утро позавтракала на террасе вместе с Джоном. Он рассказал ей о последних новостях и дал подписать стопку бумаг. Потом он смущенно посмотрел на Энни.
— В чем дело. Джон? — спросила она.
— Вам пришло множество писем, ваше величество, некоторые важные. Большинство не слишком. Но одно из них требует немедленного внимания.
— В самом деле? И от кого же оно?
От нашего бывшего прайфека, Марше Хесперо.
Энни замерла, не донеся булочку до рта.
— Ты шутишь?
— Боюсь, что нет.
— Тогда покажи мне письмо.
Он протянул ей письмо, запечатанное печатью прайфека Кротении.
— Похоже, он забрал печать с собой, — сказала Энни, развернув письмо. Оно было написано красивым гладким почерком.
Ее величеству Энни I, королеве Кротении.
Надеюсь, мое письмо найдет вас в добром здравии и в мире со святыми.
Время не ждет, поэтому я должен быть предельно откровенен. Я знаю, что мне предъявили ряд обвинений, и был издан эдикт о моем аресте. Сейчас я не стану опровергать обвинения, хотя готов это сделать позднее. Я хочу сообщить вам, что обладаю информацией, в которой вы нуждаетесь. Она связана с растущей в вас силой и, прежде всего, с появлением некоего трона, о котором, возможно, вы уже слышали.
Кроме того, я верю, что важно восстановить мир между Церковью и Кротенией. Когда вы будете читать мое письмо, войска Церкви уже будут отведены за Теремене. Я с нетерпением жду личной встречи с вами. Более того, я готов прибыть в Эслен в сопровождении всего нескольких спутников или в одиночестве, если вы того пожелаете.
Марше Хесперо.
Энни осторожно коснулась пальцами письма — а вдруг оно отравлено? Но нет, Джон уже держал его в руках.
— Когда оно пришло? — спросила она.
— Вчера, в противном случае, я бы послал его вам.
Энни еще раз прочитала письмо, пытаясь понять, что происходит.
В детстве она верила Хесперо, приходила к нему за очищением и советом. Он казался мудрым, не слишком добрым, но и не злым. И даже после того, как отец пошел против Хесперо и назвал своих дочерей наследницами трона, Хесперо продолжал вести себя спокойно и доброжелательно.
Но потом она многое о нем узнала. Энни видела письмо Хесперо, из которого следовало, что ответственность за страшную бойню в Данмроге несет он. Он объединился с Робертом против ее матери, пытал композитора каваора Акензала,
