ПРОЛОГ
ЧЕТЫРЕ КОРОТКИХ ИСТОРИИ
ХЭРРИОТ
Крик боли улетел в жемчужное небо и, как морская птица, поплыл на крыльях ветра над Тарнсхедом. Роджер Хэрриот даже не обернулся; сегодня утром он слышал много криков и знал, что услышит не меньше еще до заката. Вместо этого он принялся внимательно разглядывать западную башню замка Фидерек, возвышавшуюся по левую руку от него. Стены из белого камня, заросшие у основания изумрудной травой, тянулись ввысь, заслоняя собой море, но там, где они, снижаясь, сбегали к городу, становились видны серо-зеленые волны. Вдоль склона колеблемые ветром деревья дружно вытягивали ветви, словно пытаясь выхватить из воздуха невидимую добычу. На корявых ветках висели необычные плоды, и ему стало интересно, смог бы он угадать, что это за плоды, если бы уже не знал этого.
Наверное, смог бы.
— Не всем хватает мужества, чтобы пытать людей, — послышался голос, принадлежавший сакритору Прейкаму, который возглавлял приход-аттиш.
— Пытки нагоняют на меня скуку, — ответил Роджер, переведя взгляд на деревню с маленькими домиками, садами и канатным двором. За крышами тихонько покачивались мачты кораблей.
— Скуку?
— Они утомительны и бесполезны, — добавил он. — И я очень сомневаюсь, что таким способом можно что-нибудь узнать.
— Многие сознались и вернулись на путь истинный, возразил Прейкам.
— Я прекрасно знаю, что такое пытки, сказал ему Роджер, — Чтобы их прекратить, люди готовы признаться в том, чего они не совершали. — Он вымученно улыбнулся сакритору. — По правде говоря, я заметил, что грехи, в которых каются жертвы, как правило, не понаслышке знакомы исполненным вины сердцам тех, кто их допрашивает.
— Послушайте… — начал сакритор, но Роджер от него отмахнулся.
— Я ни в чем вас не обвиняю, — сказал он. — Это наблюдение общего характера.
— Не могу поверить, что у Рыцаря Церкви такие взгляды. Может, вы и в истинности ресакаратума сомневаетесь?
— Ни в коем случае, — ответил Роджер. — Ересь как моровое поветрие заразила все города, деревни и дома. Зло разгуливает улицам, не опасаясь яркого света дня и даже не пытаясь скрываться. Нет, наш мир необходимо очистить, сделать его таким, каким он был в дни Сакаратума.
— В таком случае…
— Я говорил о пытках. Они бесполезны. Признаниям, вырванным с их помощью, нельзя доверять, а раскаяние, вызванное ими, не искренне.
— А что стали бы делать вы?
Роджер показал на мыс.
— Большинство из тех, кого вы допрашиваете, закончат там болтаясь на виселице.
— Нераскаявшиеся грешники.
— А почему бы не вешать их сразу? «Раскаявшиеся» лгут, а если мы казним невиновных, их вознаградят святые в городах мертвых.
Он почувствовал, как напрягся сакритор.
— Вы прибыли сюда, чтобы занять мое место? Патири недовольны нашей работой?
— Нет, — сказал Роджер. — Вопросы, которые я задаю, это мои собственные вопросы, за ними никто не стоит. Патири — как и вы — получают от пыток удовольствие, и стало быть, они будут продолжаться. Я прибыл сюда совсем с другой целью.
Он посмотрел на юго-восток, где светло-желтая дорога вилась среди заросших деревьями холмов.
— Просто из интереса — скажите мне, сколько человек вы сегодня повесили?
— Тридцать один, — ответил Прейкам. — Кроме тех, которыми мы уже занимаемся, еще двадцать шесть человек дожидаются допроса. Думаю, это еще не все.
— Так много еретиков в одной маленькой деревушке?
— За пределами городов дела обстоят совсем плохо. Практически все женщины, живущие на фермах и в лесах, практикуют какое-нибудь колдовство. Если следовать вашему совету, я должен прикончить всех в нашем приходе.
— Когда руку поражает гангрена, — заявил Роджер, — ее нельзя отрезать по частям. Нужно отрубать всю.
Он повернулся и посмотрел на жалобно стонущего мужчину у себя за спиной. Когда Роджер видел его чуть раньше, это был сильный коренастый мужчина с обветренным красным лицом и нахальными голубыми глазами. Сейчас же он превратился в безвольный мешок с костями, а его глаза умоляли лишь об одном — чтобы его отправили в траурной лодке за край мира. Его подвесили за запястья к деревянному столбу, установленному в нише каменной стены башни. На шести таких же столбах висело еще шесть обнаженных пленников, дожидавшихся своей очереди на весеннем ветерке.
— Почему вы делаете это здесь, а не в подземельях? — спросил Роджер.
Сакритор слегка выпрямился и выставил вперед подбородок.
— Я совершенно уверен, что так правильнее. В подземелье они думают о своих грехах и мечтают о солнечном свете, а потом наступает момент, когда они начинают сомневаться в существовании как солнца, так и греха. Тогда я привожу их сюда, где они могут увидеть красоту мира — море, солнце, траву…
— И осознать, какая судьба их ждет, — сказал Хэрриот, глядя на деревья, превращенные в виселицы.
— И это тоже, — не стал спорить Прейкам. Я хочу, чтобы они снова полюбили святых, и искренне вернулись на их путь.
— Грязный ублюдок, — всхлипнул мужчина у столба. — Злобный, маленький кусок дерьма. Что ты сделал с моей малышкой Маолой… — Он захлебнулся рыданиями, содрогаясь всем телом.
— Твоя жена колдунья, — сказал Прейкам.
— Она никогда не была колдуньей, — хрипло возразил мужчина. — Никогда.
— Она призналась в том, что завязывала узлы Хинтии по просьбе моряков, — возразил ему Прейкам.
— Святой Хинтии, — выдохнул несчастный из последних сил.
— Нет такой святой, — заявил сакритор.
Роджер попытался сдержать смех, потом передумал и все-таки рассмеялся.
Сакритор с довольным видом кивнул.
— Видишь? — сказал он. — Это Роджер Хэрриот, Рыцарь Церкви, образованный человек.
— Именно, — не стал спорить Роджер, но самодовольства критора заставило его заговорить о другом. — Я достаточно образован, чтобы… время от времени обращаться за советом к «Тафлс номенс», одной из трех книг, имеющихся в каждом приходе-аттише.
— «Тафлс номенс»?
— Самая большая книга в вашей библиотеке. Она лежит на кафедре в углу и покрыта толстым слоем пыли.
— Я не понимаю…
— Хинтия — одна из сорока восьми ипостасей святого Сефруса, — пояснил Роджер. — Не слишком известная, разумеется, но я припоминаю, что нужно завязывать узлы, чтобы ее умилостивить.
Прейкам открыл рот, собираясь возмутиться, закрыл его и снова открыл.
— Святой
