как крюком, и извлечь наружу, и вся сосредоточилась на этом.
Флоренц не знал, что она там ищет, но до смерти хотелось закрыться.
— Да идём уже! — поторопили крылатую.
Мальчишка лишь сейчас поглядел в сторону, на калек, что топтались в ожидании. Улица была тихой, и ничего не напоминало о случившемся, кроме разбитого окна и двери, которую заботливо установили на место, а всё-таки было видно, что она сошла с петель и ощетинилась щепами. И никто не вышел, будто в соседних домах не жили, а ведь Флоренц видел, как суетились люди, и слышал, как хлопали двери, пока всё не началось.
— Нам пора, — сообщила его спутница и, сжав ослабевшую ладонь в своей, потащила дальше.
Вскоре они влились в толпу. С той стороны, где шла крылатая, было чуть просторнее, её не хотели толкать. А вот удобство мальчишки никого не заботило.
— Что ж я натворил? — коснулось слуха. — Что натворил? А вы-то куда глядели, отчего не остановили?
— Всё правильно сделал, — раздалось в ответ. — Так им, обманщикам поганым!
— Виноватых ищешь теперь? — вплёлся женский голос. — Думаешь, выйдет перевалить этот груз на других? Не выйдет, Бруно.
— Да что ты нудишь, Ткачиха! Его на Свалку шваркнули, а мы все знаем, что там за житьё. И баба его знала, и этот, что другом звался, тоже знал. И что, маялись они совестью? Да ни на вот столечко! Спелись за его спиной, вот и пора ответ держать, всё по чести. А этот-то, за юбку прятался, бабу вперёд себя вытолкал…
— Умолкни, дурень! Если б Магда знала, что ещё свидятся, может, и ждала бы. Вы вот сами-то больно стали бы кого дожидаться со Свалки? Скажите, а?
Все притихли ненадолго, и стало слышно, как далеко позади, на оставленной улице, надрывно кричит женщина.
— Во, слышите? — сказал один из калек. — А если эти против нас пойдут теперь? Их же больше. Тут и Рафаэль не защитит, я думаю. Я не хочу опять на Свалку!
— Чего разнылся, как дитя! Пусть попробуют только.
— Не бойся, Тед! — почти нежно произнесла крылатая. — Вы все, ничего не бойтесь. Скоро уже никто не осмелится нас тронуть.
Дома, наконец, расступились, будто бы неохотно. Последние стояли кривовато, выбились из общего ряда, не желая возвращаться в строй. Они были ближе к платформам, где спали лодочки, чем к своим простеньким и серым одноэтажным соседям.
Там, на стоянке, три светлых купола уже надулись, стремясь к небу, а четвёртый только поднимался, обретая форму.
— Э-ей! — донеслось от лодок. — Сюда, ребята!
— Заждался, Вилли? — крикнули ему. — А вот и мы!
Калеки ускорили шаг, и Флоренцу пришлось чуть ли не бежать, чтобы не упасть. Крылатая тащила его вперёд, не оглядываясь.
— Этот мне уже всё пояснил, — радостно сообщил Вилли, кивком указывая вниз. — Теперь не хуже него сумею лодкой управлять, вот так-то!
На палубе лодочки, привалившись спиной к сиденьям, полулежал человек. Он тяжело, с хрипом дышал, и кровь проступила на стягивающей грудь повязке.
— Ты был с ним добр, Вилли? — спросила крылатая, поднимаясь на ступени. — Нужно, чтобы он ещё жил. Чтобы помог вам найти путь туда и назад.
— Ты, Леона, не бойся, я ж не дурак! — рассмеялся её собеседник. — Без ушей, к примеру, преотлично жить можно, и чтобы вести лодку, они не нужны. Так что мы быстро договорились.
Раненый поднял голову, и Флоренц его узнал. Это же Йохан! Лицо совсем белое и искажено болью, жидкие тёмные пряди прилипли ко лбу, на щеке кровь. С ним плохо обошлись, но если он ещё жив, может быть, и Гундольф тоже?
Йохан повернул голову, заметил мальчишку, и взгляд его изменился. Тоже узнал.
— Что, они взяли Эриха? — спросил слабым голосом.
— Нет, — замотал головой Флоренц. — Я один попался.
И выпалил торопливо, боясь, что прервут:
— А что с Гундольфом?
— С кем? — наморщил лоб раненый.
— Ну, с вами должен был лететь…
И вспомнил запоздало, что Гундольф просил не выдавать его имя. А Йохан тоже, видно, вспомнил, где это имя слыхал. Он усмехнулся криво, морщась от боли.
— Вот, значит…
— Почему ты говоришь «попался», Сиджи? — дёрнув за руку, требовательно спросила крылатая. — Ты что, не рад нашей встрече?
— Мне вот другое любопытно, — сказал один из калек, что стоял у борта. — Наш маленький дружок откуда-то знает Эриха и вот этого. А ещё, Леона, разве та записка, что ты нашла в доме на горе, не была подписана дурацким именем «Гундольф»?
У Флоренца стало так холодно внутри, как не было ни разу, даже когда он нырял в зелёную глубину на спор с самим собой, пытаясь достать до дна.
— Так и было, — согласилась крылатая, не отрывая глаз от Флоренца. — Значит, ты соврал? Тоже предал меня, как Кори?
— Я не врал! — возмутился мальчишка. — Я же сразу сказал, что никакой я не Сиджи. А что до остального, меня никто не спрашивал, я и молчал. Разве ж это ложь?
А сам удивился, что может говорить, да ещё так дерзко, потому что страшно стало до невозможного, даже колени ослабели. Этой-то кто знает, что придёт в голову? И на что способны остальные, уже повидал.
— Ты, Леона, дай его мне, — протянул руку Вилли. Страшную руку, хоть её и украсили медными узорами. Палец, которым он подманивал Флоренца, загибался, как нож, и тёмные глаза, зло прищуренные, тоже напоминали ножи. — Уж он у меня заговорит.
— Я не хочу! Я не знаю ничего! — захлебнулся от ужаса мальчишка. — Не надо, отпустите меня! Отпустите!
Но крылатая держала крепко. Может, только потому Флоренц ещё и не упал.
— Тише, — сказала она почти ласково, как мать утешала бы дитя. — Тише, не бойся.
И это было хуже, чем угрозы.
— Вилли, вам нужно лететь за остальными, нельзя терять время. А маленький Сиджи останется здесь. Он так хотел на Свалку. Я отведу его туда, а он за это всё мне расскажет. Ты ведь расскажешь, да, Сиджи?
Мальчишка кивнул, уже почти ничего не соображая от страха. Он чувствовал, что сделает вообще что угодно, что попросят, только бы его не коснулись пальцы-ножи. Прямо-таки ощущал, как они входят в тело, под рёбра…
— Идём, — потянула его крылатая. — Идём скорее! Вы изрезали купола у остальных лодок?
— Сделали, — кивнул один из калек. — И на той стоянке тоже. Так что, двигаем к складам?
— А топливо? — ответила вопросом его собеседница.
— Распределяем, мы мигом, — откликнулись в стороне. Там разгружали телегу, разносили брикеты и хворост по лодкам.
— И нас не забудьте, эй! — замахал рукой Вилли. — А то застрянем на полпути, а мы ж
