программу «симфонического балета» из произведений одного Глинки: «Камаринская», «Вальс-фантазия» и танцы из опер. В коллектив вошли еще двенадцать артистов Большого театра. Все согласились участвовать «на марках», то есть оплата труда будет зависеть от заработка. Однако Горскому и А.Ф. Арендсу, дирижеру оркестра, гарантировали, если не ошибаюсь, по пяти тысяч рублей. Все это предприятие требовало организационных расходов, и нужен был «меценат», который взялся бы финансировать это интересное дело. Такой меценат нашелся. Это был Д.С. Бартель, управделами одной из московских научных организаций. Коллектив не считал нужным спрашивать разрешение у директора театра Е.К. Малиновской на такого рода концертную работу, поскольку в те годы более или менее все артисты театра где-нибудь еще прирабатывали на стороне. Репетиции проводились в помещении балетной школы Большого театра. В зале было холодно. Школа почти не отапливалась. Артистки репетировали в теплых джемперах и гамашах. Мужчины одевали лыжные костюмы, а кто постарше оставались в пиджаках. Горский снимал только свою барашковую шапку, а все движения показывал в пальто. В это время он уже стал носить бороду a la Карл Маркс. Зрелище было довольно комичное, когда этот седой, бородатый дядя прыгал и вертелся на одной ножке, одной рукой удерживая развивающиеся полы пальто.
Концертмейстером была Т.В. Остроглазова, которая уже много лет работала в Большом театре. Иногда на репетиции приходил А.Ф. Арендс. Он ежился от холода, хотя был в шапке, шубе и больших теплых ботиках. Вид у него всегда был хмурый и недовольный. Бывало, он останавливал репетицию и сердито спрашивал Горского: «Что это они у вас топают, как табун лошадей?» или указывал на несовпадение движений с ритмом музыки. Я никогда не видел, чтобы он улыбался. Только один раз он, узнав, что я внук Н.Ф. фон Мекк, вдруг заулыбался. Все лицо его расплылось в улыбке. Он прикрыл глаза рукой и, вздохнув, сказал: «Боже мой, какие счастливые воспоминания!», и потом, покачав головой, добавил: «Какое было время…» А.Ф. Арендс играл на музыкальных вечерах в доме Н.Ф. фон Мекк. Был приятелем П.И. Чайковского.
Репетиции шли успешно. Все уже было готово. Был снят Большой Колонный зал Дома Союзов. Выпущена афиша «Симфонического балета», как я предложил назвать этот концерт. Начали продавать билеты и вдруг… мы узнали, что Большой театр не дает артистам костюмы. Горский узнал, что Малиновская запретила выдавать костюмы из гардероба театра. Будто бы это распоряжение не было направлено непосредственно на «Симфонический балет», а явилось, как мера для борьбы с «халтурой» артистов театра. Горский старался убедить Малиновскую, что вечер «Симфонического балета» не халтура, а показ творческой работы группы артистов балета под его руководством. Тогда Малиновская предложила просмотреть программу «Симфонического балета» на закрытом спектакле в Большом театре, при этом Малиновская обещала, что если работа коллектива ей понравиться, она включит ее в репертуар театра. Но костюмы все-таки не дала.
Между тем, А.Ф. Арендс, надеясь, что переговоры Горского с Малиновской закончатся благополучно, уже назначил репетицию оркестра в Колонном зале. Как тяжело мне было прерывать эту репетицию, чтобы сообщить Арендсу печальный результат переговоров Горского с театром. Должен признаться, что я не сразу решился обидеть старого музыканта моим сообщением. А он действительно обиделся. Он считал, что его имя является для театра гарантией серьезности работы коллектива. Горский имел смущенный вид. Он не рассказывал подробно содержание своей беседы с Малиновской, но стало известно, что она, как это часто с ней бывало, наговорила много неприятностей, обвиняла его в отходе от интересов театра, в нежелании работать, в желании создать свой балетный театр и т.п.
Все же я тоже решил поговорить с Малиновской. Я указал ей, что все приготовления к концерту закончены, афиша выпущена, билеты продаются и коллектив артистов просит разрешить дать хотя бы один концерт для покрытия организационных расходов, иначе артистам придется расплачиваться из собственных кошельков. Малиновская ответила с нескрываемой злобой и издевательским тоном, что она очень жалеет бедных артистов и поэтому советует провести намеченный концерт, «тем более, что уже выпущена такая интересная афиша», но костюмов она не даст. А мы-то с Горским надеялись получить из театра не только костюмы, но и несложные декорации для оформления сцены. Мне кажется, что Малиновская имела что-то личное против меня, так как в разговоре с Горским сказала: «Нам не нужны Советские Дягилевы». «3-я Сюита» была показана на сцене Большого театра для дирекции и руководящих работников. Исполнялась она под рояль, без костюмов и декораций. Дирекция признала эту работу Горского недостаточно интересной, чтобы включить ее в репертуар театра.
После неудачи с постановкой «Симфонического балета» Горский сделал еще одну попытку осуществить интересную для него студийскую работу в рамках Большого театра. Он взял хореографические сцены Глиера «Хризис» на античные темы. Партию Хризис исполняла Е.М. Адамович. По-видимому, довольно жидкая и мало динамичная музыка этого раннего произведения Глиера мало вдохновляла Горского. Он работал без творческого подъема и увлечения. Все же он довел постановку «Хризис» до конца и показал ее фрагменты Малиновской на сцене театра. Присутствовал и Глиер, который остался очень доволен исполнением партии Хризис.
Однако и на этот раз Малиновская не нашла возможным использовать эту работу Горского на сцене Большого театра. Такое решение Малиновской было, пожалуй, на этот раз закономерным. Лирические, античные сцены мало соответствовали переживаемому нашей страной суровому кризису. Гражданская война, голод, холод, разруха никак не гармонировали с любовным томлением Хризис. Горский был далек от понимания реальной политической обстановки. Впрочем, кто тогда в Большом театре понимал что-либо в политике? Среди этих баловней судьбы находились такие артистки, которые думали, что «Петлюра» это какое-то новое неприличное слово из матросского словаря. Никаких больших постановок театр Горскому больше не поручал. Правда, он поставил еще «Вакханалию» в «Тангейзере». Это была последняя удачная вспышка его творческого вдохновения.
Нимфы, сатиры, вакхические позы, сладострастные движения, кубки, виноградные лозы, хитоны, вся обстановка грота Венеры была такой близкой и понятной эстетическому мироощущению Горского. Впрочем, Горский в это время стал заметно слабеть: физически и психически. Театр не особенно заботился, чтобы поддержать артиста, который двадцать пять лет прослужил в его стенах. Он стал преподавать в балетной школе Элирова. Школа имела очень сомнительную репутацию и, кажется, не без основания. Многие упрекали Горского, что он своим именем прикрывает грехи Элирова. Но он мне как-то сказал: «Вот меня ругают, что я пошел преподавать к Элирову. Но знаете, голод и холод. Театр ничего для меня не сделал, а Элиров привез мне дрова, дал прекрасный паек и деньги, и Элиров рад исполнить каждое мое желание». Все же
