— Сурово, — ответил Ургит. — Таур-Ургас сталпроявлять признаки безумия гораздо раньше, чем это обычно бывало в роду Урга, инам приходилось соблюдать множество всяких ритуалов.
— Я кое-какие видел.
— Нет, я не о тех, что совершались в храме, Хелдар,хотя и они были достаточно своеобразны. Я имею в виду его личные странности.Например, встать справа от него — и подумать не смей, а если на его королевскоевеличество вдруг падала чья-то тень, то оплошность могла стоить человеку жизни.Меня и моих братьев в семилетнем возрасте отняли у наших матерей и отдали вучение — занимались мы по большей части военными упражнениями — с пыхтением,кряканьем и потом. Любые незначительные провинности строжайше наказывались —нас пороли, чаще всего перед ужином.
— Так можно было и аппетит отбить.
— И отбили. Я больше никогда теперь не ужинаю — слишкоммного неприятных воспоминаний. Мы с братьями очень рано начали устраиватьзаговоры друг против друга. У Таур-Ургаса было много жен и целый выводок детей.Поскольку корона передавалась старшему из живущих сыновей, все мы интриговалипротив старших братьев и старались защититься от интриг младших. Скажем,очаровательный мальчуган однажды набросился на своего брата с ножом, а было емувсего девять лет.
— Из молодых, да ранних, — пробормотал Шелк.
— Ну да. Таур-Ургас был конечно же восхищен, накакое-то время этот потрошитель даже стал его любимцем. Нам со старшимибратьями пришлось из-за всего этого немало понервничать — ведь вполне можнобыло ожидать, что наш выживший из ума господин захочет нас всех передушить,чтобы освободить место для маленького монстра. Ну мы и предприняли кое-какиешаги.
— Ну?
— В один прекрасный день мы изловили его в верхнейчасти дворца и выбросили в окно. — Ургит мрачно посмотрел на вздымающиесяволны Великого Западного моря. — С того дня, как нас увели от матерей, мыжили в атмосфере постоянного страха и бессмысленной жестокости. Считалось, чтомы совершенные мурги — сильные, храбрые, абсолютно верные и беззаветнопреданные Тораку. У каждого из нас был опекун-гролим, и мы ежедневно часамивыслушивали всякую чушь про бога Ангарака. Да уж, счастливым детством такое неназовешь.
— У Таур-Ургаса никогда не было привязанностей?
— Возможно, и были, но меня он не любил — презирал зато, что я самый маленький, истинным мургам полагалось быть высокими имускулистыми. За всю жизнь он не сказал мне ни единого доброго слова, когда жемне удалось стать прямым наследником, он уговаривал младших братьев убить меня.
— Как же ты смог выжить?
— Приходилось шевелить мозгами, а еще помогал ключ,который мне удалось стащить.
— Ключ?
— От дворцового сейфа. Не поверишь, но неограниченныеденежные средства способны здорово помочь человеку, даже если он находится натерритории Хтол-Мургоса.
Шелк поежился.
— Тут, на палубе, становится свежо, — сказалон. — Не уйти ли нам отсюда и не распить ли бутылочку хорошего вина?
— Я не пью, Хелдар.
— Не пьешь? — удивился Шелк.
— Я должен всегда быть начеку. А если засунешь голову вбочку с вином, то ведь не увидишь, как сзади к тебе крадутся с ножом.
— Брат, со мной ты в полной безопасности.
— Я ни в чьем обществе не могу считать себя в полнойбезопасности, Хелдар, особенно в компании братьев. Да нет, пойми, ты тут ни причем — просто сказывается трудное детство.
— Ладно, — дружелюбно сказал Шелк. — Давайпойдем, и ты посмотришь, как я пью. Я очень хорошо это делаю.
— Могу себе представить. Ведь ты же, в конце концов,алориец.
— Ты тоже, дорогой братец, — улыбнулсяШелк. — Ты тоже. Так давай я приобщу тебя ко всем радостям, которыеунаследовал и ты!
Гарион готов был пойти за ними, но в этот момент на палубувышел Белгарат, зевая и потягиваясь.
— Полгара уже встала? — спросил он Гариона. Гарионпокачал головой.
— Я разговаривал с Дарником несколько минут назад. Онсказал, что после вчерашнего она очень измучена.
Белгарат слегка нахмурился.
— С какой стати она так уж сильно утомилась? —сказал он. — Признаюсь, зрелище было впечатляющее, но вряд ли все этонастолько изнурительно.
— Я думаю, что это не усталость, дедушка. Дарниксказал, что она полночи промучилась.
Старик почесал бороду.
— Ох, я иногда забываю, что Полгара женщина. Она ничегомимо себя не пропустит. Иногда сострадание побеждает в ней все остальныечувства.
— Это не такая плохая черта, дедушка.
— Но не для женщины.
— Помнится мне, однажды в болотах кое-чтослучилось, — сказал ему Гарион. — И не ты ли пытался сделать всевозможное, чтобы как-то помочь Вордею — из одного лишь чувства сострадания?
Белгарат виновато отвел глаза.
— Мы, по-моему, договорились, что вспоминать об этом тыне будешь.
— Ай-ай-ай, дедушка, — Гарион слабоулыбнулся, — ведь ты лукавишь. Притворяешься, будто холоден, как лед, итверд, как скала, а на самом деле чувствуешь то же, что и все мы.
— Пожалуйста, Гарион, не надо распространяться на этутему.
— Тебе не нравится быть человечным?
— Да нет, но у меня вроде бы есть некая репутация,которую нужно поддерживать.
В конце второй половины дня береговая линия, вдоль которойдвигалось судно, стала еще более неровной, волны оглушительно бились о скалы,вскипая бурунами.
Шелк и Ургит поднялись по кормовому трапу, и Гарион отметил,что оба они не слишком твердо держатся на ногах.
— Привет, Белгарион, — громко сказал Ургит. —Присоединяйся к нам, хочешь? Мы с Хелдаром решили немножко попеть.
— Да? Спасибо, — осторожно ответил Гарион, —я не слишком хорошо пою.
— Не важно, старик. Это совершенно не важно. Может, я исам не так уж хорошо пою. Ничего не могу сказать по этому поводу, потому что завсю свою жизнь не спел ни единой ноты. — Он вдруг хихикнул. — Естькуча разных вещей, которых я никогда раньше не делал, и мне кажется, сейчаспришло время понемножку начинать пробовать.
