не чувствует за собой никакой вины за это преступление. И даже более того, уверен, что жиды, которых на этот раз, из уважения, что ли, к школьному товарищу Вильке, он называет евреями, «сами привели эту беду на свою голову».
В этом письме он весь – вся его черная жгучая ненависть.
В этом письме наслаждение местью и обещание мести!
Да-да, «Красная Собака» любит и умеет мстить.
И его месть евреям Одессы еще не закончена.
Они все еще получат «свое»!
А пока всех тех, кого не успели уничтожить на Дальнике, для кого «не хватило места» во рвах и амбарах, гонят на смерть в Транснистрию.
Поток похожих на призраки людей течет на север, оставляя за собой трупы.
И скоро этот бесконечный поток сольется с текущим ему навстречу другим таким же потоком, с потоком гонимых евреев Бессарабии.
Только будет это уже в конце октября, на пороге зимы, когда повалит густой снег, когда ночи станут морозными, ветра колючими и трупов на обочинах дорог станет еще больше, гораздо больше…
Действие седьмое: Рождество Христово
Вы слышали, что сказано древним: не убий, кто же убьет, подлежит суду…
Нагорная проповедь Иисуса Христа Новый Завет – от Матфея
Первый пошел…
Транснистрия, 21 декабря 1941 г.
Мы знаем, конечно, что трудно читать эту книгу.
Но поверьте, еще труднее писать.
Все пережитое, почти забытое и похороненное, казалось, навеки, вдруг оживает и проходит перед глазами.
Нет-нет, тогда, в ноябре 1941-го, мы не шли в том, гонимом в Транснистрию «конвое».
Янкале, как вы помните, удалось бежать, и теперь он прячется в доме прадеда Мордехая Бошняка на Прохоровской, 11. А Ролли, оставшаяся в живых после поджога школы на Новосельской и ужасов Тюремного замка, теперь «надежно укрыта» на антресолях в разрушенном бомбежкой доме на Софиевской, 17, и Изя часами рассказывает ей «сказки», основанные на сюжетах всей мировой литературы.
Нет-нет, мы не шли тогда в том «конвое».
Случайно – не шли.
Но могли бы идти.
Как шли в таких же «конвоях» на Дальник, и в школу на Новосельской, и в Тюрьму на Люстдорфской дороге.
И вот сегодня, спустя 75 лет, мы снова идем.
Идем в «конвое» в Транснистрию.
И видим вокруг наших сверстников, наших друзей.
И слышим их плач. И чувствуем их боль, их страх.
И вынуждены, как и они тогда, пройти этот путь до конца…
Десятки тысяч евреев Одессы гонят из Дальника в Транснистрию.
Они идут, тащатся, плетутся. Вязнут в смешанной с талым снегом грязи, отстают от «конвоя», спотыкаются, падают.
Жандармы пристреливают отставших, добивают споткнувшихся. А то и так просто, от скуки, для развлечения, начинают палить без разбора в толпу или бить прикладами по спинам, по головам.
А что вы думаете, гнать день за днем жидовский «конвой» по этой, так ее перетак, Транснистрии – это что «лукру фрумоз» – «приятная работа»?
Ни выспаться, ни пожрать, ни выпить, ни с бабой переспать по-человечески.
Все на ногах, под дождем, под снегом. В лучшем случае в грязной крестьянской избе. Поневоле «съедешь с катушек» и начнешь палить без разбора или махать прикладами по головам и спинам…
Первыми жертвами становятся дети. И потерявшие рассудок матери еще долго несут на руках окоченевшие тельца, пока не лишатся сил, пока не свалятся в липкую жижу дороги, пока сердобольная на сей раз пуля не избавит их от страданий.
Так прижимала к себе тело умершей двухлетней Фирочки ее мама Гися Бейгельмахер, та, которая… помните?.. должна была эвакуироваться на «Ворошилове» и почти добралась до порта, но испугалась бомбежки и вернулась домой, не воспользовавшись с таким трудом добытыми эвакоталонами.
Теперь Гисю гнали в Транснистрию, и она шла и шла, неся на руках свое дорогое дитя, тщетно высматривая на обочине дороги место, где могла бы оставить его навеки. Чтобы похоронить Фирочку… если это называется «похоронить»… нужно было хоть на минуту, отстать от «конвоя». А Гися боялась отстать, боялась попасть под румынскую пулю: при ней были двое живых детей, и она должна была их спасти во что бы то ни стало.
Евреи Одессы идут, тащатся, плетутся по дорогам Транснистрии.
День за днем, неделя за неделей…
И даже у нас, знающих эту черную правду, возникает вопрос: неужели это было возможно?
Неужели возможно прогнать по голой заснеженной степи 50 тысяч человек – женщин, детей, стариков – на расстояние в 150 километров?
Без пищи, без воды.
Без теплой одежды.
Под проливным дождем, под снегом…
А в чем, собственно говоря, проблема?
Все это уже было.
Все это рутина: «конвой», маршрут, жандармы…
И все! И пошел.
Первый пошел… Второй… Третий…
По тысячи, по полторы, по пять тысяч человек.
А дойдут?
Да какое это имеет значение?
Дойдут, не дойдут…
Не дойдут, ну и прекрасно – меньше «работы» будет там, на месте.
Евреи Одессы идут, тащатся, плетутся по дорогам Транснистрии.
Едва передвигают ноги.
Сегодня мы уже знаем: их гонят к Южному Бугу. В уезд, который пока еще носит название Кривое Озеро, но скоро его назовут Голта, и это страшное слово «Голта», как и вся Транснистрия, станет символом смерти.
Евреев Одессы гонят к Бугу.
Вначале вдоль мертвой железнодорожной ветки Одесса – Березовка, а потом уже так без дорог, через Мостовое и Доманевку – в Богдановку.
Богдановка…
Говорят, удивительно живописное место, да и название под стать: Данная Богом.
Сюда же, в Богдановку, еще месяц назад пригнали несколько тысяч евреев из Бессарабии и Буковины в надежде переправить их через Буг, к немцам.
Фишки в игре со смертью
Антонеску искренне верил, что Гитлер выполнит свое обещание и поможет ему «очистить» захваченные территории от жидов.
Вначале он пытался «сбагрить» немцам жидов из Бессарабии.
Как только германская армия вошла в Заднестровье, он сразу же приказал перегнать через Днестр всех оставшихся в живых.
И перегнали… 25 тысяч.
Немцы были возмущены.
Сколько-то, правда, они расстреляли – зачем же отказывать себе в удовольствии? А остальных потребовали забрать обратно.
В этот принципиальный спор вмешался даже командующий 11-й германской армией генерал фон Шоберт, запретивший «принимать жидовские конвои», поскольку они мешают передвижению войск.
Румыны наплевали на Шоберта и 5 августа 1941-го попытались вновь «перегнать». На этот раз 3000.
«Репеде, репеде!» – орали жандармы и гнали евреев прикладами по мосту через Днестр. Евреи бежали, стремясь поскорей перебраться на тот, спасительный, может быть, берег.
Но на «спасительном» берегу
