а хороших бараков, в которых можно сытно пообедать и выспаться, не имеется. Кроме того, упомянуто, что население там очень свирепо, и приведены исторические примеры, когда, как это подразумевается, качества эти выражались жестокостями. Это о прошлом. Казалось бы, не опасно для Элгина. Никакого требования не предъявлено, нет официального настояния не занимать Хонан. Было бы невежливо просить о том, чем пока не угрожают и о чем не советуются. Посол в своем письме не сообщает, что займет Хонан. Он только объясняет, что занятый Хонан будет удерживаться до капитуляции Пекина. Поэтому в ответе Е нет требования не брать Хонан. Но, по сути дела, составлено очень грозное возражение. Поймет каждый умный человек; совершится резня, и всех варваров уничтожит не власть, а сам народ. Это и есть ответное требование. «И тут же китайская улыбка», — скажет Элгин. Это может его взбесить? Нет, это смягчает. Элгин сам знал, какое место больное и как его задеть, когда сочинял письмо и при этом сам же его писал, и секретари сидели и писали, может быть даже при нем, хотя посол как лицо доверия, что подтверждается на его полномочиях большой государственной печатью от имени королевы, хочет жить с Китаем в мире.
Вопреки обычаю, Е, досыта накормленный шпионскими сведениями из Гонконга, сам уже, втайне от окружающих, давно стал европейцем и перенял многие варварские, но удобные и приятные привычки. Поэтому он сел за стол, выгнал всех чиновников, сам взял кисть и тушь и занялся правкой документа. Все выверил, кое-что дописал, что-то и вычеркнул, что-то пояснее затуманил, чтобы не дразнить собак. Бумага шла к западным людям, к варварам, и тут шутить нельзя. Все незыблемое достоинство Китая оберегается. Е сам знает, что вокруг него, как и вокруг Небесного Владыки в Пекине, много глупых людей, что все их понятия отжили, все надо давно менять. Е прекрасно все знал, он изучал, интересовался тем, что делается на свете. Он же приставлен для этого. Но если он объявит о перемене своих убеждений и о приверженности новым, идущим из Гонконга в Китай, понятиям, то ему свои же срубят голову, как политически отсталому и коварному предателю… Лучше гибнуть от врага, чем от своих. Китаец в мандаринском ранге по натуре верный человек, как фазаний петух. Свою горячую приверженность новизне и европеизму Е, в пределах допустимого, выразил, приступив в Кантоне к постройке здания западного типа для местного провинциального правительства. И подтвердил это, пошел еще дальше по пути обновления Китая, назначив проверенного шпиона начальником строительства, который является символом новой жизни.
Е толст, неподвижен, он будет соблюдать китайскую важность и неподвижность имперской величественности до самого последнего момента. Но когда посол, как он обещает, начнет восстанавливать варварскую справедливость, это значит, что Сеймур примется лупить из пушек по ямыню, и последняя бомба, которая пощадит Е, но докажет, что дальнейшее терпение не приносит плодов, губернатор, как рыжий «фулоо», начнет драпать, пустившись во всю прыть так, что его никто не догонит; поступит без предрассудков, чисто по-европейски, как они умеют, кидаясь на своих длинных ногах на врага, как рыси, и быстро, как волки, исчезают, когда опасность очевидна и другой надежды спастись нет. Конечно, такие же правила существуют и в китайской стратегии. В одной из книг по военному обучению командующих содержится 20 правил ведения войны. В том числе есть рекомендация для полководца поспешно спасаться бегством, если положение оказывается безвыходным.
Е доказал свое бесстрашие. За свою жизнь он перерубил много голов преступникам и тайпинам, ради порядка и неприкосновенности священного сундука императора Поднебесной. Он будет поступать по обстоятельствам.
Изучив, а также исправив текст своего письма к послу королевы, вызвал чиновников, как будто они варварские секретари, сделал указание, велел все переписать, и документ с необычайной быстротой был доставлен на эскадру к Сеймуру, старому знакомцу Е и его чиновников по тем дракам, которые не раз с ним происходили. При этом было убито и ранено множество людей, сгорели дома, но сам Е, как и Сеймур, оставался невредим, и оба улыбались как после горячей игры, при этом побежденных не было, а каждый чувствовал себя победителем.
Элгин, получив 14 декабря в своем замке в Гонконге письмо Е, сразу ясно понял, что автор этой конфуцианской эпистолы намеревался сказать. Он без труда расшифровал, что вице-король не предъявляет к нему никаких требований, что он крайне вежлив и также скромен в своих возражениях, как сам Элгин в своем ультиматуме. Очевидно, что Е не предъявлял требований, но также очевидно, что если не будут приняты во внимание его дружеские предостережения, то ножи будут приставлены к горлу, а все двери по-прежнему окажутся наглухо закрытыми, как и ворота там, где есть стена. Это любезное послание испещрено ненавистью, которая проступает сквозь туманы. Конечно, Е надо отдать справедливость, он не боится смерти! Элгин также давно себя приучил к мысли о неизбежности ее! И он идет на риск, туда, где опасность грозит его жизни. Он может быть убит под стеной Кантона.
«Е, императорский уполномоченный, генерал-губернатор двух Гуаней, вступая в коммуникацию, отвечает. 12 настоящего и получил письмо от посла, высланное в этот же день, и высоко удовлетворен, что ваше превосходство направлен с полномочиями в Кантон».
«На основании договоров коммерческие отношения успешно развиваются… Но в письме… упоминается… что эта приятная картина имеет одно исключение. В течение столетия ваша нация вела торговлю с одним Кантоном, а в 4-х других портах ничего подобного не происходило. Они открыты по договорам 42-го и 44-го года».
Первый щелчок по носу, по образцу тех, которые испытал Путятин, Е опровергает каждый довод Элгина, что договора не соблюдаются…
«Кантон действительно… проложил свой путь в торговле… давно учрежденной, и этим разнится от других портов (характером отношений)… но коммерческие взаимосвязи и принципы всюду одинаковые… Не было здесь или где-либо еще оскорблений иностранцев… О допуске в Кантон в марте 1847 года уполномоченный королевы, присланный Девис на этом настаивал, чтобы Кантон был открыт для иностранцев, назначил срок в два года, но из-за жалоб на него иностранных купцов он сам был через год отозван».
Поэтому требование Девиса оказалось несостоятельным, похоже, что так…
«…был заменен уполномоченным Бохемом впоследствии… который прибыл в Гуандунь… и происходила длительная переписка между ним и ныне находящимся в отставке уполномоченным и губернатором Сью… Споры о допуске в Кантон наконец были отброшены и… уполномоченный Бохем выпустил… от имени правительственной конторы в Гонконге, что… губернатор, не разрешает иностранцам выходить в город Кантон. На это
