гнев в форме деликатного протеста, за которым так же, как шило, почувствуется скрытая острота ненависти. Как бы то ни было, но Элгин прекрасно понимает, что тут все можно решить лишь войной. Он и намерен воевать, и все готово к этому не зря. Конечно, лучше бы обойтись без войны, если вдруг Е уступит, что не в его характере и чего вообще невозможно ожидать от китайцев, пока им не нанесешь сокрушительный удар. Мирное решение дела было бы приятно парламенту… Поводы для войны окончательно даст сам Е Минь Жень. Вежливый и чуть ли не почтительный ультиматум оставляет для этого удобную возможность.
«Нижеподписавшийся, при этих обстоятельствах, должен заявить, что его долг отчетливо представить Имперскому представителю, что он не может взять на себя ответственность задержания развития враждебных операций против Кантона, пока требования британского правительства не будут безусловно и совершенно приняты, включая свободный доступ британских подданных в город и компенсации… британским подданным… и лицам, пользующимся протекцией… эти скромные требования, а также и те, какие император Франции через его высокого представителя благоизволит представить, должны быть приняты за десять дней, начиная с сегодняшнего двенадцатого декабря, тогда блокада реки будет снята и коммерческое движение на реке возобновлено».
Элгин не хотел резкостей, неприлично в документе напоминать о грозном акте агрессии. Пусть этот упрямый губернатор получит то, что заслуживает, то, чем он сам занимается, к чему он привычен… О занятии Хонана, как и предполагалось, — ни слова, словно остров давно занят нами.
«Но английские войска, в соединении с французскими силами, будут удерживать Хонан и все форты на реке, как в качестве гарантии, до тех пор, пока условия договора не будут подписаны и все другие вопросы между правительством Великобритании и Китая не будут приведены к согласию, чтобы между нижеподписавшимся и представителем, равным ему по рангу, назначенным императором Китая для переговоров, которые согласятся… не будет ратифицирован суверенами… Напротив, если имперский комиссар встретит эти требования отказом или под уклончивым предлогом… то нижеподписавшийся будет обязан исполнить свой тяжкий и болезненный долг и передать дело в руки морского и военного командования и приказать им произвести с новыми силами и рвением… против Кантона, сохраняя за собой право в этом случае на последующие дополнительные требования к Китаю в той мере, в какой измененные условия это требуют и могут показаться на их взгляд справедливыми». «Нижеподписавшийся… и пр., Элгин и Канкардин[56]». Чего ясней!
Как же все это принял и что почувствовал мудрый и великий государственный деятель, а на досуге некроман, Е Минь Жень?
Сведения об этом, конечно, были запрошены людьми Смита из Задней Приемной ямыня. Но их опередил быстрый ответ самого Е. Посол получил его четырнадцатого декабря.
* * *
Чиновники в своих красивых, слегка постеженных халатах, по случаю зимнего сезона, стояли перед губернатором, запоминая, что он говорит. Никто ничего не записывал, но все запоминалось до единого слова.
Е второй человек в империи, поэтому он завел у себя в ямыне высочайшие капризы. Есть в Поднебесной особые чиновники, которые могут быть названы запоминающими устройствами, людьми совершенной памяти, по сложности своих голов превосходящие паровые машины дьявольских кораблей.
Эти чиновники запоминают все сказанное губернатором Е до единого слова. Такой штат при ямыне в Кантоне существует по примеру дворца Сына Неба.
Выслушав губернатора, каждый из этих чиновников, удалившись, все записывал на память. Потом тексты сверялись. Старший чиновник окончательно все сверял и к назначенному времени представлял Е. Все как всегда исполнено добросовестно, но на этот раз Е Минь Жень не сразу подпишет документ.
Приемы варварской дипломатии очень грубы. Это доказывает неразвитость рыжих дьяволов.
Доступ иностранцев в Кантон невозможен. Не только потому, что застенный город имеет значение патриотической священной гордости и что это символ недоступной чистоты и национальной тайны. У Кантона есть романтический оттенок любимого сундука со старой рухлядью, времен утех молодости. В нем масса фабрик и мастерских, банков и магазинов. Кроме того, там вперемежку с роскошью и государственными сокровищами содержится всякая дрянь, вроде тюрьмы, где крысы съедают особо опасных связанных преступников и где, кроме этого, много всякой всячины, чего не надо показывать никому даже самым дружественным торговым представителям из других стран, а упразднить невозможно. Будет недопустимая ломка традиций. Потребуется согласие Пекина. А там скажут: если упразднять, то во всем Китае, а не в одном Кантоне. На решение понадобится много лет. Отказаться от торговли с европейцами также нельзя. Она продолжается столетиями. Обогащает корпорации купцов, дает заработок фабрикам и народу, немалая часть доходов попадает в карман Е и в сокровищницу государственных драгоценностей.
В крысиной тюрьме муки узников устрашают народ. Уничтожить этого нельзя в государстве воров и нищих, иначе не запугаешь население. Элгин пусть видит лишь трудолюбивое население на полях и на фабриках Китая. Из-за традиций нельзя пускать никого и никуда. Народ вполне свободный в Китае, все ездят на базар. Неуступчивость — самое великое достоинство сильной, уважающей себя державы, которая издревле именуется Срединной, так как находится в самой середине мира и служит примером всему человечеству. Как бы вы нас ни уверяли в обратном, а вы с нами ничего не сделаете! В этом суть величья и созданного навеки благоустройства. От пальбы варваров по городкам и деревням страдают и гибнут китайские люди. Но не власть. В стране все остается по-прежнему. Власть крепка. Это доказано при рубке голов тайпинов. У нас людей много. Е сторонник строгих порядков, в этом он настоящий и надежный китаец, полная противоположность Вунгу, который исправно присылает ему деньги, а сам помогает варварам одевать наемные войска из самих же китайцев. Император Франции прислал 900 человек завоевывать Китай. Его солдатам придется нелегко. Вера Е в кантонские стены священна, как вера Франции в 900 пехотинцев с далеко стреляющими ружьями.
В письме Элгин старается быть цивилизованным человеком. Но приемы его очень грубые. Так не составляются бумаги лицами высокого положения.
Чиновники Е, записывающие со слов своего губернатора, не являются секретарями, как чиновники Элгина. Они любят свое начальство, каждое его слово ценят на вес мексиканского серебра. Может быть, они перепутали что-нибудь? По сведениям, поступающим из Гонконга, от свидетелей разговоров в мастерской художника и у парикмахеров, сообщается, что посол королевы очень спокоен, но его невозможно остановить.
Е в своем ответе советует послу королевы не отправлять своих солдат на Хонан, потому что жить там в плохих домах им будет неудобно; имеются купеческие склады и лачуги бедноты,
