потому что вы пока не обладаете должной моральной выносливостью, подготовкой и опытом. Вы ещё не вступили в должность Свидетеля, не стали, так сказать, полноправным членом нашего социума… Когда придёт время, вы сами почувствуете, что готовы к восприятию разрушительных истин, — тогда и поговорим. Придёте ко мне в Банк, и я постараюсь максимально мягко её вам изложить.
Геродот замолчал, в Банке воцарилась гробовая тишина, с улицы сквозь толстые стёкла не доносилось никаких звуков, хотя там ходили люди и ездили машины, сотрудники Банка не шуршали бумажками, не клацали клавиатурами, не двигались и, кажется, даже не дышали. Дверь в банковские закрома не открывалась, верзила с моими деньгами не показывался. Геродот, замерев, явно, чего-то ждал от меня — возможно, того, что я, заинтригованный его словами, проявлю нетерпение, начну требовать, просить, умолять, чтобы он поведал мне теорию соприкасающихся миров, вытекающих друг из друга, способную меня не только шокировать, но и уничтожить. Надо признаться, я, действительно, был заинтересован, но не до такой степени, чтобы начать унижаться, доказывая, что я, на самом деле, уже сейчас морально готов к восприятию разрушительных истин.
Так и не дождавшись от меня ни требования, ни просьбы, ни мольбы, Геродот сперва осторожно покашлял в кулак, словно опасаясь спугнуть привыкшее к тишине пространство, пробуждая его таким образом к возобновлению принятия слов, после чего начал говорить, сперва шёпотом, постепенно переходя на нормальный голос. Задавал вопросы из формуляра, — какие-то, порой, совершенно бессмысленные, вроде "Разбогатев, станете ли вы счастливее?" или "Как вы считаете, могут ли быть эквивалентом труда, услуг и товаров не деньги, а, например, улыбки и добрые слова?" Всё это, скорее, походило на психологическое тестирование, направленное на определение предела моей терпеливости, — я старался не показывать своего раздражения. Но когда анкетирование продолжилось даже после того, как верзила, распахнув дверь, дал мне возможность убедиться, что в кулуарных помещениях Банка творится невесть что, нечто невообразимое и противоречащее самой сути банковского дела, полный бардак, хаос, как на свалке выброшенных и ненужных вещей, выкатил оттуда мой чемодан, который скрипел колёсами, нагруженный до предела, оставил его возле стола Геродота и удалился в своё сумрачное логово, — я не выдержал и спросил:
— Долго ещё будет продолжаться это анкетирование?
— Вообще-то стандартное время полного анкетирования ничем не регламентировано, и может длиться хоть до бесконечности. Впрочем, оно не носит обязательного характера, потому что его задача — определение эмоциональной и психической устойчивости опрашиваемого… Так что вы можете отказаться от него в любой момент, когда пожелаете.
— Тогда я отказываюсь, — сказав это, я покосился на свой чемодан. Но даже вероятность того, что мне откажут в получении ссуды, не могла заставить меня анкетироваться дальше.
— Хорошо, — вежливо улыбнулся Геродот, глядя в монитор и щёлкая пальцами по клавиатуре. — Вам одобрена ссуда в пять миллионов долларов США. Деньги аккуратно уложены в ваш чемодан, общий вес которого составляет пятьдесят семь килограммов. Будете пересчитывать?
— У меня нет причин вам не доверять, а у вас — смысла меня обманывать, — произнёс я заранее придуманную на такой случай фразу.
— Хорошо и точно подмечено. Воля ваша. Желаете самостоятельно переместить груз, куда пожелаете, или воспользуетесь транспортом Банка? Мы помогаем клиентам развозить деньги по домам.
— Я сам, — пробурчал я. Откуда-то вдруг взялась тревога. Странное ощущение! Никогда не испытывал ничего подобного, и тут — на тебе! — новое чувство сразу вместе с его названием влилось в сознание, добавив своеобразный привкус к общей гамме, бултыхающейся во мне, как коктейль в сосуде. Это всё чемодан виноват, набитый деньгами! Необычный предмет, доселе мной невиданный, но имеющий свою богатую историю, насыщенную событиями, в основном трагическими, — он, как стенобитное орудие, с легкостью прошиб бутафорскую стену, отгораживающую меня от всего остального мира, и принёс с собой тревогу: теперь я, наверняка, буду опасаться того, что меня ограбят, или что деньги обесценятся, и я не смогу купить на них даже куска хлеба. С тревогой внутри надо было что-то делать — если не переварить, то, по крайней мере, как-то свыкнуться с ней, научиться жить дальше, поэтому я не спешил забирать свой чемодан и уходить из Банка, — к тому же остались вопросы, на которые хотелось немедленно получить хотя бы видимость ответов.
— А как же условия, на которых мне выдаётся эта ссуда? — аккуратненько поинтересовался я.
— А нет никаких условий, — широко улыбаясь, ответил Геродот. — По крайней мере со стороны Банка. Но это не значит, что они не появляются со стороны клиентов. То есть условия носят сугубо добровольный и частный характер. Если вам удобнее жить с условиями, то выдумайте их сами. И таких случаев довольно много: клиенты превращают ссуду в кредит и потом до самого своего Исчезновения погашают проценты по нему, переплачивая в итоге во много раз. Но им так спокойнее, удобнее, комфортнее… Если хотите, можете тоже пойти по их стопам.
— Не хочу… — не задумываясь, ответил я. — Не могу не задать вам ещё один вопрос перед тем как уйти… На счёт помещения за той дверью, откуда ваш сотрудник выкатил мой чемодан с деньгами…
— А… Не берите в голову… — махнул рукой Геродот. — Что бы вы там не увидели, все — неправда. Клиенты видят разное, все удивляются и спрашивают. Таково основное свойство этих помещений — удивлять. Например, клиент перед вами видел там пожар, как будто наш работник спокойно ходит, объятый пламенем. А вы что видели?
— Ничего, — пробурчал я, не желая предоставлять Геродоту повод позубоскалить с коллегами о том, как у очередного клиента ум за разум зашёл от обрушившегося нежданно на голову богатства, и он начал видеть то, чего нет на самом деле.
Чемодан ждал меня, всем своим видом говоря: "Чего сидишь? Вставай! Я тебе не какая-нибудь пустышка, которую можно игнорировать. Я вещь сугубая! Наполненная смыслом! Бери меня и тащи! Весь смысл, которым я обладаю, теперь твой!" Он говорил о том, что наполнен именно смыслом, а не деньгами! Но я сидел и сидел, не решаясь подняться, потому что чувствовал: из ног вытекла вся сила, они стали ватными и дрожащими; падать на пол при попытке встать со стула на потеху работникам Банка что-то совсем не хотелось. Геродот молча взирал на меня, а его улыбка напоминала пружину, готовую в любой момент стремительно распрямиться, чтобы выбросить меня вон из Банка, потому что я полностью исчерпал суть своего прихода, и теперь впустую тратил своё и чужое время; пришлось подниматься на ноги без малейшей надежды устоять на них. Но вот же чудо! Оказалось, что
