Конечно, Васька Золотое Кольцо мог пережить и не такое, но тут, узнав о положении Мазони, страшно разозлился и, подцепив ногой случайный табурет, грохнул его изо всех сил. Да, это была невезуха… Но что ему делать дальше? Куда податься, если верный кореш оказался за решеткой?
С трудом Федор успокоил Ваську.
— Останешься у нас, пока выйдет на волю Мазоня.
— А если ему сбацают лет двадцать?
— Заменишь его, — серьезно заметил, засмеявшись, Федор.
Хоть и приятное было предложение, но Васька и сам в этом усомнился…
— Нет, на пахана я не тяну.
— Найдем тебе дельце, может быть, не такое, как в Пакистане, но все же.
Васька Золотое Кольцо не обиделся, поняв, что деваться ему некуда и, поразмыслив для порядка, послушался Федора Скирды.
В этот день, как всегда, в шестнадцать ноль-ноль, в ресторане «Русь» собрался сходняк. Отсутствие Мазони не изменило однажды заведенного порядка. Весьма ловко бразды правления взяли Федор Скирда и Душман. Ваську Золотое Кольцо на сходняке сразу признали «лидером», и он, прикинув, что здесь, собственно, неплохо, с удовольствием тянул коньячок и шампанское. Пока Душман выслушивал рапорты бригадиров, Васька, словно набрав воды в рот, помалкивал, но, когда речь зашла о карманниках, спекулянтах и проститутках, которые работали вчера вечером в регионе и не расплатились, Ваську будто подкинуло — он взорвался:
— Такое дерьмо, как вшу давить!
Впрочем, и должники не дремали: если за время сходняка не поступал «взнос»… они знали, чем это кончалось. Васька горел желанием вцепиться в каждого, кто задолжал, особенно в какую-нибудь маленькую хохотушку лет эдак восемнадцати…
Ему повезло. Федор Скирда, разгадав, почему так прытко, «на рысаках», несется Васька, подкинул ему из доверенных проститутку.
«Пташечка ты моя расписная!» В пустой кабине ресторана Васька Золотое Кольцо отбарабанил ее так, что потом сам признался: чуть «не сдох». Давно он не испытывал такого послушного тела, такой страсти… В зоне, где, кроме Дуньки да опущенных, что еще жизнь подкинет, — голодуха… А Васька был человек с темпераментом!
Теперь он не сомневался, что поступил верно, махнув к Мазоне.
— Человек предполагает, а судьба располагает, — пояснил он Федору. — Гложет меня ревность к чужим удачам…
Федор Скирда видел его записку к Мазоне. Почерк размашистый, так и знай: открытый, веселый — в общем, рубаха-парень. У Васьки даже чересчур размашистый — слишком беззаботное отношение к себе и к окружающим… таким верь, да не доверяйся…
Но Федор считал Ваську хорошим подарком Мазоне: ведь ему шалопаи нравились. Тем более редкое свидание — приятный гость…
Якуб не был на сходняке; да он и вообще приходил редко, его обычно не беспокоили, считая, что у башковитого очкарика есть дела и поважнее…
Пока Мазоня там, Якубу дел по горло.
У него была сожительница, маленькая женщина по прозвищу Пышечка; она, действительно, была пышечкой — вся округлая, пухлая, сдобренная мягкостью и душевностью. Ее голос Федор Скирда мог бы узнать из сотни, даже по телефону…
— Знаешь, — плаксиво пропищала она. — Якуб повесился.
Федор не поверил: чертова истеричка!..
— Якуб повесился, — повторила со слезами Пышечка.
— Когда?
— Сегодня ночью.
Федора Скирду пробил озноб.
— Сейчас приеду.
— Не приезжай. Он уже в морге.
Люди уходили из жизни сами. Уходя, они были с нею квиты. Оставляли только записки. О разбитой любви, о житейских неурядицах и ссорах… Или о том, как надоело жить. Иногда уходили молча, без записок и объяснений, унося с собою тайну своего поступка. Жить стало просто трудно. Невыносимо. Невозможно.
Что же случилось с Якубом?
Может, прием, инсценировка, заметание следов? Его убрали. Пышечка плакала. Она утверждала, что это он сам. Вечером, когда уходила домой, он вдруг обнял ее, грустно спросил:
— Если я уйду в могилу, ты не забудешь?
Она испугалась.
— Ну, ладно, я пошутил! Но всяко бывает. Помни, пожалуйста…
И все же Федор нашел какие-то следы. Якуб с кем-то встречался. Кто-то к нему приходил. Какая-то девочка. Что, передала записку? Где она, эта записка? Он ее что, уничтожил? Да, утром того дня был еще какой-то мужчина в черной фетровой шляпе…
Розыски Зыбули не увенчались успехом. Мужчина в черной фетровой шляпе так и остался загадкой.
Медицинская же экспертиза заявила однозначно: самоубийство.
Мазоне сумели передать весточку. К удивлению, он сильно не расстроился, словно был подготовлен к тому, что случилось. Сморщив лоб, он какое-то время думал. Потом с хрипотцой в горле сказал:
— Похоронить рядом с Хозяином. Он был ему надежным корешем.
Вот только появление в городе Васьки Золотое Кольцо немного удивило Мазоню.
— Он такой. Всегда не вовремя.
Федор Скирда осознавал, как много на него теперь ложилось. «Империя» Мазони с ее разветвленной сетью держалась на страхе и грубой силе. Руководить такой сложной, многоступенчатой организацией было не только трудно, но и опасно: блатная братия города вынуждена примкнуть к власти Мазони, подчиниться ей, но лишь до тех пор, пока Мазоня этой силой оставался. Блатной мир не терпит пустот. И потеря Мазоней свободы ослабила нити этой власти, и теперь все могло пойти в разнос…
То, что легко давалось Мазоне, с трудом осваивал Федор Скирда. Хотя воробей он был стреляный…
На днях сгорело кафе. Явно подожгли. И Федор Скирда знал, кто… Ну и что?
С Душманом теперь все чаще встречались на квартире Мазони. Там жил Зыбуля, через которого они держали связь с шефом.
На этот раз Душман приехал расстроенный, в глазах — сумрак… Все было бы хорошо, но у бачков появились разногласия, бригадир кидал, некий Валера, опять попер на Душмана; вспомнил и Мишку Топора: «мол, убили из-за нас… а мы что, “бабки” вовремя отдаем Душману».
И хотя бачки пока ходили под Мазоней, нарастающая заваруха обещала многое.
Федор Скирда считал, что Душман мягкотел и дал слабину: так можно все подкаганить, то есть испортить…
Решали, что им делать. Зыбуля с кислой миной предлагал изолировать шустрого Валерку — и делу конец. Кое-кто из них должен же понять, что, хотя Мазони и нет — Мазоня всегда есть, и железная дисциплина осталась дисциплиной «на все века».
— Он ведь нечист на руку, — заметил Федор. — Прощали. А теперь пора и это ему вспомнить. Валеру поручим Ваське.
Васька Золотое Кольцо приехал на собственной машине; выслушал все серьезно и с подчеркнутой деловитостью сказал:
— Болен я, болтун: на языке мозоли. Но тем болтунам рот заткну.
На очередном допросе следователь был смурый, чем-то огорченный.
— Предчувствие мое сбылось, — сказал он веско. — Уже давят. Со всех сторон давят. Что же ты за птица такая, аж в глазах зарябило?
Мазоня расхохотался.
— Железное алиби, господин следователь.
