Книга Путинбург - Дмитрий Запольский

ГАИ и милицейский генерал. Когда-то, еще в звании подполковника, он, в жопень бухой, вечером простоял полчаса под дверью моей квартиры с бутылкой Chivas. Пришел умолять не показывать какой-то очередной сюжет про взяточников в его управлении. Я тогда его так и не впустил. Видимо, это вызвало у гаёвых[585] невероятное уважение, и Витя испытывал ко мне и моей программе пиетет, приглашая меня к себе на Профессора Попова[586] и часами выспрашивая мое мнение о расстановке сил в МВД и ФСБ, о влиятельности вице-губернаторов и надежности разных бандитских авторитетов. Экспертом меня считал ушастый генеральчик. Кстати, потом стал замминистра МВД и долго властвовал в роли императора ГАИ всея Руси. Все время объяснял мне, почему невозможно реформировать дорожную полицию — потому что ГАИ существует не столько для порядка на дорогах, сколько для обеспечения проезда тех-кому-надо туда-куда-им-надо. Ну да ладно. Речь не про Витю, а про Женюльчика. Хотя Витя тоже любил мальчиков.

— Женюльчик, угости нас, — снова пропищала Лена.

Хозяин кабака уже показывал жестами немолодым официантам, что надо обслужить гостей. Опять согнувшись, как половые в дореволюционном трактире, стали пододвигать стулья. Мы присели. Ощущение было неприятное. В хозяине явно проглядывалась петушачья манера. Он инстинктивно старался не прикасаться к предметам, которыми пользовались гости. Вот такая повадка. Ох, господи! Времена и нравы… Приехали… Я врубился, зачем на входе англичанин — чтобы пожимать гостям руки. Хорошая работа у парня.

Мы выпили божоле, пожевали салатик. Лена спросила:

— Как тебе наш Женюльчик?

— Жаба.

— Ну есть такое дело. Жизнь у него, знаешь, какая трудная была? Девятку отмотал. Сам понимаешь, как на зоне к сутенерам относятся. Вышел по помилованию — видимо, хорошо сосал у кого-то. И вот поднялся. Жаба, но вкус отличный! Сам ничего не трогает на кухне — только повара. Немного придурковат, но в орбите! За ним большое будущее. Ну ладно, мне пора!

Я посидел, выпил бокал кальвадоса, покурил сигару. Стало понятно, зачем меня позвали. Женюльчик предложил сделку: я рекламирую его ресторан у себя в программе, а сам за это получаю «кредитку» — право бесплатно есть и пить в «Старой таможне». Типа бартер. Но идея меня не вдохновила. Столоваться у воров? Нет. Как говорил Мимино: «Спасибо, я пешком постою!»

— Ну тогда сам за свой ужин и плати! — злобно сверкнул глазами Женюльчик. — Принесите господину счет!

Я достал всю наличность из бумажника, долларов примерно триста пятьдесят, положил под тарелку и направился к выходу. Кирьянов догнал меня у лестницы:

— Он ебнутый, ну сам пойми, столько лет гнобили! Теперь отрывается. Но место клевое! А ты правильно сделал, я сам всегда здесь за себя плачу. У них хоть рубль взять — не отмоешься!

— Ага. То-то твой зам себе дом в Репине за миллион отгрохал!

— Так то же нормальные деньги, наши. Дань. Ты же систему знаешь!

Витя всегда умел смотреть на собеседника как охотничья собачка— печальным взглядом. Если бы у него был хвостик, он бы его поджимал и вилял кончиком. Конечно, если собеседник — не подчиненный.

Кто бы мог тогда подумать, что Путин полюбит хозяина «Старой таможни» как родного! И что станет Пригожин[587] не только придворным ресторатором, но и одной из самых циничных и жестоких тварей в стране. Впрочем, угадать было нетрудно. Гнида остается гнидой, даже взлетев на самый верх.

***

Таня была из многодетной семьи: восемь братьев и сестер. Самая старшая. В 17 лет мама сказала: иди работай! Кем хочешь, но помни: нам нужны деньги. Отец-водопроводчик спился окончательно, пособия на детей копеечные, а покупать нужно не только еду, но и учебники, и школьную форму, и путевки в летний лагерь, и еще много чего. Таня не хотела торговать собой, силенок улицу подметать тоже не было. А мечтала она о карьере актрисы. В соседней квартире жил народный артист и депутат Олег Басилашвили, напротив — бывший директор ГТРК «Петербург — Пятый канал» Бэлла Куркова, тоже депутат Верховного совета РСФСР.

И Таня пошла работать официанткой. Впоследствии она, достаточно набожная девушка, будет ставить свечки в церкви за то, что сосед выслушал ее и набрал по телефону Путина, когда она в крови и слезах позвонила в его квартиру поздним августовским вечером и молча рухнула на пороге без сил. Ее насиловал охранник ресторана в подсобке за то, что она сказала своему пятнадцатилетнему брату никогда больше не приходить к ней на работу и вообще не приближаться к плавучему ресторану напротив Меншиковского дворца.

Насиловали ее по приказу хозяина.

— Лучше убей, — кричала Татьяна, — утопи! Но не трогай! Но охранник с хозяином только гоготали в ответ:

— Утопим, но сначала приведи братика!

Ее привязали к штурвалу в рубке парохода-ресторана и загнали внутрь горлышко от итальянской бутылки из-под ликера Galliano — длинное и узкое. Она звала на помощь, кричала так, что слышали гуляющие по Университетской набережной. А потом хозяин сказал:

— Ну что ты ревешь? Вот тебе тысяча долларов, чтобы не обидно было.

И отслюнил ей десять купюр.

Ни охранник, ни хозяин не удовлетворили свои физиологические желания — они получили удовольствие от самого акта насилия. Таня знала, что в плавучем ресторане такие порядки: увольнявшимся поварам ломали пальцы, чтобы они не могли работать на конкурентов, но выплачивали за это огромные компенсации. Ей это казалось дикостью, бредом, извращенной фантазией.

Официанты и другая обслуга знали, что их хозяин — человек чудовищной жестокости. Они слышали про его дружбу с Путиным — точнее, не столько про дружбу, сколько про тесную связь, про нечто, что скрепляло их намертво. И не верили слухам. Все-таки невозможно такое представить: человек с ядерным чемоданчиком, держащий в страхе и повиновении свою свиту, небожитель, всесильный и всемогущий лидер страны — и жалкий холуй, способный поджарить котлету по-киевски, виртуозно взмахивающий отбитой в блин куриной филешкой! Что их объединяет? Что сплавило эти две судьбы: штирлица, ставшего по иронии судьбы руководителем огромной державы, и засиженного в зонах кота-сутенера, торгующего малолетними мальчиками и ставшего тоже всесильным на своем ржавом кораблике, обмазанном свежей краской прямо поверх кровавых пятен коррозии? А может, эти самые мальчики и сплавили? Потому что других версий просто нет!

Почему Пригожин ощущает свою безнаказанность настолько, что может так обращаться со своими работниками: насиловать, увечить, уничтожать? Таня поняла, что изнасилование было не просто актом мести, а некой сакральной жертвой — ее тело «обменяли» на брата. Тот учился в кулинарной школе и как-то раз, случайно зайдя к сестре днем на работу, попался на глаза