Аризонского университета, похищенная дикими апачами. Моих настойчивых попыток объяснить, что Маргарет ушла с апачами добровольно и в спасении не нуждается, никто и слушать не захотел.
Большинство снимков, сделанных Уэйдом Джексоном тем утром, когда камеру растоптали конские копыта, пропало, но несколько мне все же удалось спасти. Один из них оказался тем самым «кадром», о котором Большой Уэйд говорил перед смертью – фотография Чарли, едущего верхом на встречу с Каррильо и Гетлином, еще до того, как поднялась суматоха. На следующей неделе «Дуглас Дейли Диспетч» напечатала его на первой полосе с крупным заголовком: «Дикарь Чарли Маккомас найден!» И фотографию, и написанный мною текст купили национальные информационные агентства, а потом напечатали газеты по всей стране. Большой Уэйд одобрил бы нашу последнюю совместную работу. Под впечатлением от фотографии и текста, а также потому, что я сам работал в экспедиции, мне предложили место в «Альбукерке Трибьюн Джорнэл». Билл Кэрри уговаривал меня остаться в «Дейли Диспетч», но я послушался совета Большого Уэйда и поспешил убраться из Дугласа.
С Толли мы распрощались в Дугласе на вокзале. Как и все мы, он был глубоко потрясен событиями последних недель.
– Господи, Джайлс, – с казал он мне, перед тем как сесть в поезд, – ведь остались только вы, я, да еще мальчишка.
– Похоже на то, Толли, – ответил я.
– Как думаете, мы увидим снова Маргарет и Альберта? – спросил он.
– Не знаю. А как вам кажется?
Он бросил взгляд на юг, туда, где раскинулась Сьерра-Мадре, и покачал головой. Потом протянул мне руку.
– Хотел бы я сказать на прощание что-нибудь забавное.
– Я тоже.
– Адиос, старина.
– До скорого, Толли.
Что до Хесуса, то я оставил его в Агуа-Прете, где он, скорее всего, вернулся к своей карьере уличного мошенника, гида и «решателя вопросов».
– Я могу поехать в Америку с вами, сеньор Нед, – предложил он. – Буду носить вашу камеру.
– Не стоит, малыш, – сказал я. – Думаю, некоторое время мне лучше самому носить камеру. Но я когда-нибудь приеду повидать тебя.
Он печально кивнул, потому что мы оба знали, что я, скорее всего, не приеду.
Я отправился проведать мексиканскую девушку Магдалену, с которой познакомился в Агуа-Прете. Они взяли ее обратно в «Лас-Приморозас», и за прошедшие несколько месяцев она, похоже, втянулась в свою работу. Стала более резкой и хищной, и теперь, флиртуя с одним мужчиной, глазами уже выискивала следующего. Мы с ней потанцевали, но от прежней романтичности и следа не осталось. Мы оба изменились, мы больше не были детьми, казалось, то, что нас связывало, закончилось целую жизнь назад.
– Пойдем ко мне в комнату, – предложила она, когда танец кончился. – Я сделаю тебя счастливым.
– Не думаю, – ответил я. – Я просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо, Магдалена.
Но она уже высматривала следующего.
На другой день я вывел родстер со стоянки возле «Гэдсдэна», где оставил его много недель назад, и поехал прочь из Дугласа. Было немного странно возвратиться в мир автомобилей и поездов, больших городов и образа жизни, построенного белоглазыми. Великая депрессия, о которой мы как-то позабыли в Мексике, стала еще сильнее. Но Рузвельт уже выиграл выборы, и все сильно надеялись, что он сумеет переломить ситуацию.
Я снял небольшой саманный домишко в небогатом квартале недалеко от центра Альбукерке, а в сарае на заднем дворе оборудовал темную комнату для проявки и печати снимков, которые буду делать в свободное от работы в газете время. По выходным я иногда езжу снимать в апачскую резервацию Мескалеро. Как говорил Альберт, в резервации всегда депрессия, и я понимаю, почему он не хотел туда возвращаться. Мне пришлось повидаться с его матерью, я рассказал ей, что случилось с ее отцом и сыном, и отдал несколько их фотографий. Я люблю приезжать к апачам в Мескалеро, фотографировать их и практиковаться в языке со стариками, которых, увы, становится все меньше и меньше. Люди в резервации охотно принимают меня, хотя я и белоглазый. Я рассказываю им о своей жизни в Сьерра-Мадре. Не знаю, верят они мне или нет, но слушают охотно и внимательно, как это свойственно апачам.
Я рассказываю им, что у меня есть индейская жена и сын либо дочь – там, в Синих горах, они живут по старинке, и когда-нибудь я к ним присоединюсь.
Эпилог
12 января 1999 года
Альбукерке, Нью-Мексико
Я веду эти блокноты всю жизнь. За долгие годы я исписал сотни, тысячи страниц, и все их после моей смерти вынесут на городскую свалку. С последней представленной здесь записи прошло шестьдесят семь лет, промелькнула целая жизнь, и, как это обычно бывает с жизнью, многое пошло совсем не так, как нам представлялось в далекой юности… и, быть может, это к лучшему.
Так уж вышло, что мне не довелось вновь побывать в Сьерра-Мадре до самого возвращения с Восточного фронта, на котором я в годы Второй мировой войны служил корреспондентом «Ассошиэйтед Пресс», то есть целых пятнадцать лет. Я приехал в Касас-Грандес на машине и нанял в Колониа-Хуарец мормона-ковбоя в качестве проводника. Три недели мы верхом рыскали по горам в надежде отыскать хоть одно из апачских убежищ прежних лет. Все там изменилось. Девственный сосновый лес практически весь вырубили; повсюду бродят коровы, принадлежащие и мексиканским, и американским владельцам ранчо, специализирующимся на разведении в Соноре и Чиуауа крупного рогатого скота. Местность сильно загазована, берега прежде нетронутых, полных форели ручьев и речушек вытоптаны скотом и высохли из-за вырубки леса, форель в них больше не водится. Уж не знаю, что я после стольких лет надеялся там найти, но ничто не казалось мне хотя бы смутно знакомым, и, разумеется, нигде не было следов Людей… совсем никаких следов.
Несколько лет после наших общих приключений в Мексике я поддерживал связь с Толли Филлипсом, но постепенно мы стали обмениваться письмами все реже, а потом и вовсе прекратили. Вернувшись с войны, я попытался разыскать его и выяснил, что по настоянию отца Толли записался во флот и был убит в Северной Африке в 1942 году. Вероятно, таким образом Толли наконец-то удалось стать в глазах отца мужчиной.
От Маргарет я имел кое-какие весточки. Примерно через год после того, как я оставил ее и Альберта в Сьерра-Мадре, осенью 1933 года, я получил нижеследующее письмо. Оно было послано в «Дуглас Дейли Диспетч» на имя Уэйда Джексона для передачи мне. Газета переслала его на имя моей газеты в Альбукерке. Письмо было написано почерком Маргарет на бумаге,
