– Они скажут: «Эй, Лоренцо, пошевеливайся, не то она родит у алтаря!»
Смеемся.
– На следующей неделе ей делают пренатальную диагностику, придется несколько дней лежать.
– Почему бы тебе не поехать к ней? Поможешь ей, да и вместе будет не так скучно. Ты ведь ее знаешь: коробки она не подписала и теперь мучится, не может найти вилки, чашки!
– Мне трудно решиться, и, потом, куда деть собак?
– Собак я беру на себя, это вообще не проблема – выдам им по пять евро, и пусть покупают себе все, что захотят.
– У тебя правда все в порядке? – Мама берет меня за руку. – Какая-то ты грустная.
– Просто сентябрь, погода влияет.
– Правда, ты и в детстве всегда грустила в это время.
– Еще бы! Начиналась школа! И еще я переживаю из-за папы.
– Знаю, Сара мне сказала.
Вот и слезы. Держаться!
– Мама, послушай меня! Я знаю, что, когда у тебя начинается приступ, тебе кажется, что умираешь, но ты не умрешь, ты не можешь умереть, потому что ты нужна нам, ты нужна Саре. Видела, что случилось с папой и мамой Гайи Луны?.. В общем, вот уж действительно превратности судьбы… Ты нам очень нужна. Используй время, которое тебе отпущено, чтобы побыть с теми, кого ты любишь. Представляешь, у тебя будет внук, разве тебя это не зажигает? Серьезно, мама, поезжай к Саре, ты не представляешь, как она будет рада.
– Думаешь? А как же ты?
– Когда ты мне понадобишься, я тебе сообщу.
Как глупо, что мы начинаем ценить жизнь только тогда, когда нависает угроза, что у нас ее отберут. Я не чувствую в своем сердце ни злости, ни обиды. Я сейчас выше всех обид, мелочей, гадостей и низостей. Если бы здесь оказалась Барбара, я обняла бы ее.
А потом дала бы ей хорошего пинка.
Назавтра иду на прием к своему врачу, он старается меня успокоить, но его выдает постоянно дергающееся правое веко, нервный тик.
Еще один никудышный игрок в покер.
Врач советует мне удалить узелок совсем, тогда не придется делать дополнительных обследований и ждать результатов. После удаления узелка сделают биопсию и назначат дальнейшее лечение. Он повторяет, как обычно, что не нужно волноваться.
Нет, конечно же!
А почему, интересно?
В общем, меня прооперируют через пять дней.
Единственная хирургическая процедура, которую я перенесла в своей жизни, – швы на коленке, мне наложили их в далекие семидесятые, когда я врезалась в дерево и свалилась с велосипеда.
Авторы сценария могли бы постепенно готовить меня к такому событию. Ну, к примеру, сперва сломанная нога, потом – авария и ее следствие – потеря памяти, затем – нападение в подворотне, или что там обычно у них бывает.
Дома время течет медленнее, чем обычно.
Ожидание меня изматывает.
Думаю про Риккардо, но иначе, чем прежде.
Как если бы он отправился на секретное задание. Я не могу видеться с ним, не могу ему звонить, но знаю, что он жив, и ничто не может помешать мне его любить.
Уже поздно, выхожу из дому, отправляюсь бесцельно бродить по городу. Смотрю на мир другими глазами, замечаю детали, на которые никогда не обращала внимания. Обостренно воспринимаю цвета, запахи, взгляды, детали. Слышу, как позади меня разговаривают две девушки: одна из них рассказывает подруге, что ее приятель раскаивается в измене и хочет вернуться. Подруга советует дать ему шанс.
Меня так и подмывает обернуться и сказать, что нельзя доверять человеку, который тебя предал. Но кто я такая, чтобы учить жизни других?
Холодно, начинается дождь, а я без зонта.
Уверенность меня покидает, меня знобит, мне страшно, хочется хоть немного человеческого тепла и участия. Ноги сами собой приводят меня к дому Андреа. Звоню в домофон.
Я вымокла до нитки.
Он спрашивает, кто там, хотя у него установлен видеодомофон, и, вместо того чтобы пригласить меня войти, отвечает: «Иду».
Дверь открывается, он впускает меня в подъезд, но не дальше, вид у него взволнованный.
– Ты вся мокрая, дать тебе зонт?
– Думаю, уже поздно.
– Как дела? Ты неважно выглядишь, – говорит он, озираясь по сторонам.
– Так себе, бывало и лучше. Отец болен, а у меня через несколько дней операция – узелок в груди.
Бросаю эту новость отчасти с вызовом, будто то, что со мной случилось, есть следствие той боли, которую он мне причинил.
– Черт, мне очень жаль, Кьяра, – искренне говорит он. – Ты уже нашла доктора? Я знаю прекрасных врачей.
– Да, доктора я уже нашла, просто мне было плохо и я решила зайти к тебе.
– Мм, хорошо, что зашла, но было бы лучше, если б ты сначала позвонила, я жду одного человека…
– А-а-а, – растерянно говорю я.
Вот дура, прошло уже две недели, на что я надеялась!
– Знаешь, Кьяра, я хорошо обо всем подумал, ты была права, у нас ничего не получится, и я решил попробовать вернуть жену…
Не могу поверить своим ушам!
Сукин сын, из-за тебя все мои беды, из-за тебя я потеряла Риккардо, эксплуататор, заставлял меня работать до девяти вечера и ни разу не поблагодарил, грязная свинья, морочил мне голову как последней дуре! Еще совсем недавно хотел, чтобы я родила тебе ребенка… И теперь, после того как я рассказала тебе о своей трагедии, ты смеешь держать меня на пороге!
Я готова расхохотаться.
Сюрреалистическая ситуация.
– Знаешь, она вот-вот придет.
– Ой, извини, Андреа, я как-то не подумала… хорошая новость… просто фантастическая… Рада за тебя.
Я отступаю с глупой улыбкой на лице, открываю дверь подъезда и бегу прочь, не дожидаясь ответа.
Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, и вижу, что подъезжает машина, за рулем женщина. Жду, пока она выйдет. Конечно, это она, я ее узнала – даже без фаты и букета.
Бегу к ней.
– Ирена?
Она оборачивается.
Действительно, красивая, элегантная, утонченная… зачем она теряет время с этим негодяем? Почему мы, женщины, наступаем на одни и те же грабли?
У меня есть секунда, чтобы убедить ее в том, что ее муж – жалкое отребье. Нужно поставить ее перед свершившимся фактом, это единственное, что может заставить ее образумиться.
Нужно неопровержимое доказательство.
– Ирена, здравствуйте, я – Барбара. Наверное, Андреа рассказывал вам обо мне, я хотела поблагодарить вас за вашу любезность. Вы ведь пошли нам навстречу, оставили квартиру. Андреа вас очень ценит, и хоть у вас с ним ничего не вышло, я хочу сказать вам, что если будет девочка, мы назовем ее Иреной, – тараторю я с глупейшей улыбкой.
