class="p">Он бросился ко мне, взял в охапку. Я дрожала от холода, гнева и усталости. Хотела посопротивляться, но усталость взяла верх. Я позволила донести себя до кровати. Под одеялом лучше, чем в раю! А Люсьен, убрав препятствия, которые я создала, снова приступил к любовным усладам. Физическая близость с ним доставляла мне удовольствие, которого я так давно была лишена. Больше в нем ничего мне не нравилось. Ему не хватало утонченности и духовности Жерома. Я хотела иметь мужчину - настоящего парижанина. И себя я считала парижанкой. Грандо был малокультурен и грубоват, потакая мне, показывал свою слабость. На те страдания, которые я ему причиняла, бедняга отвечал лишь глубокими вздохами. Тем не менее, не будь он так терпелив и благосклонен к столь своенравной даме, наши отношения не протянули бы и нескольких дней.
После нашей такой сложной первой ночи, Грандо вернулся в Орлеан и написал письмо. Он приглашал нас -
Гюльнар, Жерома и меня - в гости к концу недели: «Усталость прошедшей недели мы снимем вместе с нашим очаровательными цветами Востока».
Посмеявшись над содержанием письма, «цветы Востока» приняли приглашение. Жером повез нас в Орлеан по дороге, которая даже в субботние дни не была перегружена транспортом. По сравнению с другими дорогами, ее не окружал яркий пейзаж. Но меня очаровали поля, старые деревенские постройки, башенки церквей, которые виднелись повсюду. С тех пор как я приехала в Париж, это было мое первое путешествие. Я вспоминала голую степь, скудную растительность, живущую только за счет искусственного орошения в тех краях, где выросла. Сравнивала увиденное здесь с тем, что было знакомо прежде там: нефтяные вышки с колокольнями, каменистую степь с зелеными лугами, высокие леса с низкорослыми инжирниками, церкви с мечетями, белокурых детей с чернявыми ребятишками, играющими в альчики, христианские кладбища с мусульманскими. Я делала эти сравнения не потому, что тосковала, наоборот, меня радовало, что отдалилась от прошлого. Вряд ли кто-то еще так радовался бы, оторвавшись от корней или чувствовал себя так спокойно в «ссылке». Это желанная «ссылка»! По прибытии в Орлеан я была восхищена его красотой. И снова сравнивала Орлеан и Баку. Орлеан - второй город во Франции, где я оказалась. Жером и на этот раз просвещал нас, рассказывая историю Орлеанской девы, об окружении города англичанами, об Жанне Д’Арк, разбившей их, показывал городскую ратушу, площадь Марруа, берега реки Луары, разделившей город на две части. Наш добровольный учитель, не утомляя учеников, беспрерывно просвещал нас. Из него получился бы замечательный педагог. Но Жером предпочитал вести независимую жизнь. Кажется, ни Гюльнар, ни я не оценили в должной мере своего замечательного учителя, его всесторонне развитой личности, утонченности, благородства, терпения, веселого нрава.
Урок истории был завершен, и Жером привез нас на окраинную улицу с тротуаром, заросшим травкой. Он остановил машину у белого здания, вероятно, Грандо уже ждал нас. Ворота зеленого двора распахнулись, и мой друг, улыбающийся и взволнованный, встретил нас. Как часто его сентиментальность напарывалась на мое презрение! Бедный Люсьен не раз это испытал.
Машина въехала во двор. Дом будто дремал, прикрыв небольшие окошки - глаза. Этому милому дому уже двести лет, и он впервые встречал таких гостей. Наверное, люди другого «племени» показались ему странными. А мне вдруг почуялось, что дом-добряк подмигнул.
- Моя очаровательная музме, - шептал мне на ухо Грандо, обхватив за талию.
Мы вошли в гостиную на первом этаже. Кругом стояли кресла, зеркала, вазы, дорогие сверкающие предметы. На стенах висели картины с нагими детьми, женщинами и мужчинами. Гардины, гобелены, искусственные цветы были просто восхитительны.
- У вас прекрасный дом, - сказала Гюльнар. Это было искренне. В Баку любили дома с коврами. Отец Гюльнар построил дом в смешанном стиле арабика-готика-ренессанс. Тот дом тоже был красиво и богато убран. Но Жером не разделял вкусов своего кузена и в душе, наверное, смеялся над нами, думая, что следует поработать относительно наших вкусов.
Перед обедом на стол подали легкое вино. После выпитого все стало казаться мне глупым сном: что мы тут, во Франции делаем, если даже через несколько лет после приезда не искоренили в себе дух ислама? Я вспоминала бабушку, все еще закутанную в чадру и живущую по календарю-хиджри. Чтобы она подумала, увидев нас в компании этих мужчин? Воспоминания о прошлом ввергли меня в уныние. Разве не следует радоваться разлуке с ним? Почему же так хочется плакать? Пытаюсь взять себя в руки и не привлекать внимания собеседников. К счастью, они так увлечены беседой, что не замечают моего настроения.
Когда человек меняет климат, в его организме происходит перестройка, срабатывают защитные механизмы. Такие же изменения присущи и психике человека. Это сложный процесс и часто сопровождается тяжелой депрессией. В редких случаях такие перемены приносят хорошее настроение и ощущение счастья. Даже очень сильные натуры чувствуют влияние внутренних «водоворотов». Меня такие перемены будто сжигали изнутри, лишая покоя. Постоянный «выброс» отрицательных эмоций обусловлен именно внутренним противостоянием. К сожалению, от этого страдают окружающие меня люди. Они-то не виноваты ни в чем - вот я и не ищу оправдания.
Я слушала беседу Жерома, Гюльнар и Люсьена и презирала их. Гюльнар за то, что играет роль простушки, Гран-до за его очаровательную сентиментальность, и Жером вдруг стал казаться мне не настоящим. Но больше всех я ненавидела себя! Хотелось убежать подальше отсюда и выплакаться. А вместо этого пришлось пройти с ними в столовую. Комната была богато, но безвкусно обставлена. Правда, еда мне очень понравилась. Вот он пример моей противоречивости: плохое настроение ничуть не мешало хорошему аппетиту. Я ела за двоих, но не стала больше любить Грандо. Мое сложное отношение к нему было заметно. Хотя, что тут сложного? Просто моему телу он нравится, а сознание отвергает его. Меня тяготила его малокультурность, плаксивость, слабость вне постели. Я очень скоро поняла, что Люсьен недалекий человек. Первое время тот недостаток скрывался его доброжелательностью ко мне и физическим умением. А потом и они стали безразличны. Да и кто в этой области изобрел нечто особенное? Грандо и сам был виноват в моем дурном характере. Некоторые люди, как книги или произведения искусства, по-разному воспринимаются. Одни превращают тебя - в ангела, другие - в дьявола. Общаясь с
Грандо, я становилась жутким бесом. Постоянно унижала его, попрекала недостатками. А сама-то чем лучше? Если говорить откровенно, у меня недостатков, ох, как немало. Как говорят у нас, незрячий незрячего слепым обозвал.
Вкусная еда не улучшила моего дурного расположения духа. Наоборот, настроение
