и мне хотелось любви. Даже этого человека, который не люб мне. Ведь я была молода, и мое тело желало ласки. Но мысль о том, что придется раздеваться перед чужим мужчиной, лезть с ним под одеяло, сводила меня с ума. В какой-то миг я стала сожалеть о своем муже. Правда, он не нравился мне, но к его ласкам я уже привыкла. Со временем все становится проще. Вот теперь бедняга Люсьен Грандо своим видом вызывал во мне протест.
- Почему вы пристаете ко мне? - снова уколола его я.
Несчастный Люсьен начала уговаривать, сетуя на мою жестокость. Он поднес к седой голове свои руки, похожие на руки манекена. Унижаясь, Люсьен увеличивал мою неприязнь. Глупец не понимал, что упускает инициативу и сам толкает меня на суровость. Надо быть тверже, дорогой Грандо! Надо подчинить меня себе, применить силу! А чего он ждал? Чтоб я сняла чулки, как перед сном, разделась и улеглась?
Люсьен терял надежду, видя мое сердитое лицо. Он что-то говорил, но я не слушала. Его нытье совсем меня утомило. Мне самой впору было жаловаться: надо же попасть в руки такому растяпе! Он снова сел на подлокотник, попытался обнять меня, но вновь получил отпор.
- Отстаньте! Идите спать и не надоедайте мне! Я буду спать здесь, в кресле.
Грандо расплакался. Да, этот мужчина хныкал, как дитя, лил слезы и называл меня «жестокой и бессердечной». Его слезы не смягчили меня, а, наоборот, развеселили. Я разглядывала цветы на ковре, и эти букеты вдруг унесли меня за тысячу километров отсюда, в страну поэтов Иран. Когда-то мы бежали в Иран, спасаясь от бед, охвативших родину. Мне вспомнилась длинная аллея из роз, тянувшаяся до берега реки. Запах роз приставал к нашей одежде. Приезд в Иран принес нам покой, но вскоре все заболели и метались в жару. Хорошее и плохое было перемешано в воспоминаниях, как цветы в рисунках ковра. Память на мгновение унесла меня из Парижа, разлучив с Орлеанским хирургом. Оторвавшись от грез, я увидела, что Грандо несколько успокоился и, утирая лицо, смотрит на меня. Затем он встал, вышел в ванную комнату и вернулся переодевшись в пижаму. В серо-зеленой полосатой пижаме Люсьен был похож на клоуна. Пижама - лучшее, что сочеталось с его очками в черной оправе и серьезным лицом. Я отвернулась.
- Не хочешь спать, детка? - спросил Люсьен усталым голосом, накрывшись одеялом.
- Нет!
Люсьен огорченно посмотрел на меня, опустил голову на подушку и глубоко вздохнул.
- Вы мне противны! - ужалила я его. И добавила. - Вы похожи на шута.
Люсьен снова тяжко вздохнул. В комнате был полумрак. Горел лишь светильник около кровати. Я сидела в темном углу и молчала. Моя озлобленность росла и усиливалась, как метель в Сибири. А душу заполнял холод. Мне хотелось остаться и еще больше унизить Грандо. Или лучше молча уйти? Думая, что покажусь благороднее, чем поставлю Грандо в неловкое положение, я встала и уверенно направилась к двери.
- Что ты делаешь? - Люсьен сел в постели. Я не ответила и ухватилась за ручку двери. Но в этот момент он спрыгнул с кровати, схватил меня и прямо так, в шляпке, платье, с сумочкой в руке, швырнул на постель и заключил в свои объятия.
- Вы сошли с ума! - закричала я. Но в этом положении другие слова неуместны. Как сразу стало легко! Наконец, он возьмет меня силой! Сразу исчезла вся озлобленность. Разве есть пристанище желаннее мужской груди? А самая чудесная подушка для женщины это мужское плечо. Ах, эти ласки, эта страсть, обладание и любовь! Я потеряла голову! Но это не мешало мне помнить о помятой шляпке, платье и туфлях на ногах. Грандо будто прочел мои мысли. Он разул меня, отложил в сторону сумочку и шляпку, снял платье. Я краснела, помогая ему, но не сопротивлялась.
Грандо взял меня молча и в тот миг превратился в моих глазах в некую божественную мощь. Ради этого чувства и терпят все тяготы любви. А в ней - начало и продолжение человеческой жизни. Наконец, руки Грандо ослабили, и он тихонько прошептал: «Моя маленькая музме!» В тот же миг «божественная мощь» спустилась с небес на землю и превратилась в обыкновенного мужчину. Самого что ни на есть обыкновенного. Грезы рухнули. Но, тем не менее, свершилось то, о чем я давно мечтала. У меня появился любовник! Можно смело смотреть в глаза Гюльнар. Появилась новая тема для бесед в подругами - манекенщицами. Это поистине важное событие! Я полагала, что и Грандо так думает. Мы будем говорить о любви до утра. Простив заранее его грехи, я прижалась к Грандо. Он ответил слабой лаской. И вдруг, о, Боже! - у самого уха раздался такой грубый, такой примитивный звук. Он храпел! Правда, не очень громко, почти сопел. Но этого было достаточно, чтобы разнести в прах мир сладостных грез. Я ждала ласки и нежных слов, а он - уснул! Я освободилась из его объятий; он что-то пролепетал. Поднявшись с кровати, стала одеваться. Затем вновь уселась в кресло. Замерзну, заболею и умру, но не встану с этого кресла! Я снова готовилась принести себя в жертву.
- Что с тобой? - раздался сонный голос Люсьена.
- Животное! - огрызнулась я.
Он со стоном уселся в постели и начал уговаривать меня. Без очков он казался мне еще противнее.
- Вы бестолочь! Как можно любить такого человека? Только посмотрите на себя! - Я бранила и бранила его. В сущности, я была несправедлива к этому человеку. В чем его вина? За что я так взъелась на беднягу? Наконец, умолкла, он всхлипнул. и снова уснул. Я была в шоке! Около трех часов ночи стало очень холодно. Сначала это меня обрадовало: вот заболею, умру, обреку этого бездушного чурбана на пожизненные муки совести. Возможно, и на смерть! Вот, уж, посмеюсь тогда! Хотя, если умру, то, как же посмеюсь?..
Меня обуяла глубокая печаль, стало жаль свою загубленную молодость. Я заплакала. От одиночества и тоски. Из-за этого человека, который спит в теплой постели, я испытываю муки. Стала плакать громче - пусть очнется наконец. Но он так крепко спал. Я пустилась в рев. Безуспешно! Пришлось столкнуть со стола какую-то вещицу. Она упала и загремела. Грандо, наконец, проснулся и спросил, глядя на меня:
- Что такое? Ты еще в кресле? Да еще раздетая! Бедная малышка, ты совсем спятила!
