пока у меня есть идея. Она не будет говорить, а значит, не будет слушать, но музыка значит больше. Я найду в себе мужество спеть, несмотря на нервы, когда буду делать это перед толпой.
— Отлично, Лекс, — визжит Адриана, когда я ей говорю, — Какую песню?
Я не отвечаю ей. Вместо этого я встаю, иду к сцене и разговариваю с руководителем группы. Я спрашиваю его, могу ли я взять их пианино. Шарлотта сидит за столом, выражение ее лица растерянное. Я не знаю, что произошло снаружи, но время пришло.
Я сажусь за пианино и делаю глубокий вдох. Я кладу пальцы на клавиши, свет приглушается, и мое сердце несется со скоростью тысяча миль в минуту. Толпа громко аплодирует, и каким-то образом, где-то, я нахожу свой голос.
Слова льются свободно, как и мои пальцы по клавишам. Я знаю, что она должна была знать эту песню, мой взгляд фокусируется на ней, когда я пою, а она сидит там, не двигаясь. Я хочу, чтобы она знала, что я чувствую, как мне больно, как я сожалею, что оставил ее, и что это всегда была и будет она.
Толпа разражается ревом и свистом. Я встаю и спускаюсь по лестнице. По пути к нашему столику меня останавливают несколько пум, что Рокки не может не прокомментировать.
— Отличная работа, парень, — говорит он, наклоняясь ближе, — Ты видел эту женщину в красном платье? Святая мать…
Никки хлопает его по затылку, и я не могу удержаться от смеха.
Шарлотта сидит тихо, ее глаза не отрываются от моих, словно она собирается что-то сказать. Жаль, что я не могу читать ее мысли. Черт, неужели я наконец-то достучался до нее? Она наклоняется и что-то шепчет Эрику. Он быстро встает и подходит к человеку, организующему музыку.
Я смотрю, как она выпивает целый стакан сангрии, и почти сразу же она выглядит спокойнее. Называют имена Эрика и Шарлотты, и они выходят на сцену. Я не могу не восхищаться ее потрясающей фигурой, когда она проходит мимо меня. Эти изумрудно-зеленые туфли потрясающе смотрятся на ее загорелых ногах. Я хватаю ее за запястье, когда она проходит мимо: — Удачи, Шарлотта, — говорю я.
Ее взгляд снова встречается с моим, как будто она что-то ищет, но я не знаю, потому что она мне не говорит. Эрик приглашает ее за собой, и они выходят на сцену. Ее тело выглядит более расслабленным.
Да, она чертовски пьяна.
Я узнаю песню почти сразу. Ее голос ангельский, и она закрывает глаза, когда поет свою партию. Я сижу и смотрю, впитывая каждое слово, когда она начинает петь «Just Give Me A Reason».
Эрик поет мужскую партию, но я начинаю отключаться, потерявшись в потоке эмоций.
Так вот что она чувствует?
Что мы сломлены.
Я отгоняю эту мысль.
Конечно, нас можно исправить, это же мы, в конце концов. Это не какая-то школьная интрижка. Если я был тем, кто сломал нас, уйдя, тогда что именно ей нужно от меня, чтобы исправить нас?
Толпа аплодирует и свистит, когда песня заканчивается. Слова были просты и понятны. Мы можем научиться любить снова, и мы не сломлены.
По крайней мере, я признаю ошибки, которые совершил и продолжаю совершать. По крайней мере, я пытаюсь. Она должна это видеть, иначе она не стала бы так открыто петь эту песню.
Шарлотта возвращается к столу и садится на стул. Эрик наливает ей сангрию, зачем, черт возьми, я понятия не имею. Ей нужно перестать пить.
Пока она продолжает смотреть на меня, я наблюдаю за ней, не зная, кто первым нарушит зрительный контакт, мы оба словно пытаемся прочитать мысли друг друга. Я первым отворачиваюсь только потому, что женщина рядом со мной просит прикурить, на что я вежливо отвечаю, что не курю.
Играет музыка, и толпа встает, чтобы потанцевать. Атмосфера расслабленная. Сангрия смертельно опасна — она подкрадывается к вам, когда вы меньше всего этого ожидаете. Адриана и Элайджа на танцполе. Эрик учит туристов танцевать «Макарену», и я должен признать, что на это стоит посмотреть. Никки и Рокки исчезают, но их вещи все еще здесь. Несомненно, в ванной их ждет быстрый секс.
— Лексссс, — невнятно произносит Шарлотта, когда подходит и садится ко мне на колени.
— Шарлотта, ты пьяна.
— Нет, не пьяна. Я просто очень, очень, очень, очень счастлива, понимаешь? — она улыбается, беря еще одну рюмку.
— Достаточно сангрии для тебя.
Я отодвигаю стакан, но она хнычет.
— Нет, Лексс… смотри, я в порядке. Видишь, ты мне даже нравишься сейчас.
— Значит, раньше я тебе не нравился?
— Нет, я ненавидела тебя… ненавидела за то, что ты оставил меня одну… оставил нас.
— Ты ненавидела меня, Шарлотта? — осторожно спрашиваю я.
Она обхватывает руками мою шею и притягивает меня к себе, вдыхая запах моей кожи.
— Конечно, я ненавидела тебя… но теперь ты мне снова нравишься, — она целует мой лоб, затем улыбается. Мои руки обвивают ее талию, прижимаясь к ней, пока она пытается успокоиться.
— Что ты имеешь в виду под нами, Шарлотта?
— Ты и я, мы, — ее тон меняется, — Давай потанцуем… пожалуйста, Лекс.
Она спрыгивает с моих колен и тащит меня на танцпол. Мы танцуем, и она крепко прижимается ко мне. Она поет мне, а я пою ей в ответ. Это наш единственный способ говорить друг с другом. Я даже не могу вспомнить, что это за песня, потому что я потерян в этом моменте с ней. Группа объявляет, что это последняя песня вечера, и что же они играют? Уитни Хьюстон. Я позволяю Шарлотте веселиться с девочками, они танцуют под музыку 80-х годов.
Я возвращаюсь к столу и вижу, что Эрик, Рокки и Элайджа смеются, глядя на меня.
— Что?
— Почему вы, ребята, не можете просто поцеловаться и помириться? — Эрик смеется.
— Или поцеловаться и потрахаться, — подхватывает Рокки.
— О, подождите, слишком поздно, вы, ребята, уже сделали это, — укоряет Элайджа.
— Забавно, ребята. Раз уж вы трое так
