На глаза Елены навернулись слезы, вызванные не трогательностью самого письма, а тем, что она невольно стала различать голос матери, его нежные и женственные звуки, которые гнала от себя на протяжении восьми лет, сознательно пряча их в самый темный уголок своей памяти.
Она подняла голову и огляделась, внезапно ощутив одиночество, почти что страх. Из-за слез все было словно в тумане. Помещение выглядело не слишком уютным. Несмотря на кровать и маленький жилой островок посредине, здесь никто не жил и никто не пытался скрыть, что это всего лишь кладовая в отдаленной части замка.
За спиной Елены высилась гора старой рухляди, которая отбрасывала замысловатые тени. Здесь были картины, перевернутые кресла, ящики с книгами, абажуры и карнизы – все это, соединенное вместе, порождало причудливые образы ночных чудовищ.
Елена глубоко вздохнула и попробовала заглушить внутренний голос, твердивший, что эти тени и завывающий за окном ветер сеют страх и внушают чувство одиночества. Слезы на ее глазах наконец высохли, и она вновь обратилась к письмам. Время летело стремительно, так что ей нужно было спешить.
Глаза, наблюдавшие за Еленой из дальнего конца комнаты, смотрели не мигая.
Уставший и запутавшийся Сорвин чувствовал, что его терпение иссякает. Сидевшая рядом Беверли взирала на происходящее беспристрастно и отстраненно. Она могла бы его образумить, но вряд ли он стал бы ее слушать. Слишком часто она сама цеплялась за одну-един-ственную гипотезу, подгоняя под нее факты, вместо того чтобы создавать версии на основе неопровержимых доказательств.
Да, она была такой. Но зато у нее была не одна футболка, а целый гардероб.
Однако ирония судьбы заключалась в том, что подобные методы работы привели ее сюда, в эту затхлую, убогую комнату для допросов полицейского участка в Городе Игрушек,[28]битком набитого констеблями Плодами[29]и Кейстоунскими копами.[30]
Ну так пусть и Сорвин почувствует себя идиотом, пока все это не касается дела Итон-Лэмберта.
Фиона Блум отказалась от услуг адвоката; обычно такой бравадой отличались опытные преступники либо наивные и невинные люди, однако вряд ли их нынешняя подозреваемая относилась к числу последних. У нее был вид человека, проведшего в полицейских участках по меньшей мере половину жизни и чуть ли не ежедневно общавшегося с полицейскими с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать. И насколько Беверли было известно, это впечатление полностью соответствовало действительности.
– Послушайте, Фиона. Давайте попробуем еще раз…
– Пожалуйста, дорогуша. – Она была старше Сорвина всего на несколько лет, а вела себя с ним так, словно он был несмышленышем, которого надо было всему учить. Кроме всего прочего, это было эффективным способом защиты.
– Когда вы уезжали из Вестерхэма, вы были беременны. Вы утверждаете, что у вас родилась дочь.
– Да.
– И вы назвали ее…
– Маргаритка.
Сорвин почему-то представил себе красные резиновые перчатки и подумал, что никто не называет своих дочерей Маргаритками, если они реальны, а не выдуманы.
– И что с ней случилось?
– Я уже говорила. Я ее отдала.
– Кому?
– Не помню.
– Бросьте, Фиона. Люди не отдают своих детей кому ни попадя.
– Отдают, если ребенок им не нужен. Она мешала мне работать. Мои клиенты были недовольны, когда в разгар страсти мне приходилось вставать и идти менять ей пеленки.
– И вы продали ее?
– О нет, – хитро улыбнулась Фиона. – Продажа детей противозаконна.
– Отдавать детей тоже запрещено законом.
– Правда? – изобразив искреннее удивление, осведомилась Фиона. «Ну так предъявите мне обвинение» – читалось в подтексте.
– Вы отдали ребенка супружеской паре?
– Да. Очень милая пара из среднего класса. Они не могли иметь детей и очень из-за этого переживали.
– Какого возраста?
– Среднего.
– Чем занимался супруг?
– Кажется, что-то в области банковского дела, – подумав, ответила Фиона, потом помолчала и добавила: – А может, страхового бизнеса.
– Они жили в Лестере?
– Не помню.
– Как вы с ними познакомились?
– Я не знакомилась. Это они со мной познакомились.
Они уже несколько раз проходили этот поворот, и всякий раз на лицо Сорвина набегала тень сомнения.
– То есть вы хотите убедить нас в том, что почтенная пара обратилась к проститутке и предложила ей забрать у нее ребенка?
Фиона уверенно кивнула, и взгляд ее стал ледяным.
– Да. Именно так.
Сорвин покачал головой, и она повернулась к Беверли.
– Вам нужно почаще выводить его на улицу. Даже в наше время с женщинами моей профессии такое случается. И есть специальные люди, которые это организуют.
– Значит, был посредник? – вскинул голову Сорвин.
– Ну, не то чтобы посредник. Просто я пустила слух.
У Сорвина возникло ощущение, что он охотится за призраками. Вся история выглядела настолько шаткой, что ее можно было разрушить одним дуновением, но, сколько он ни старался, ему никак не удавалось вывести Фиону на чистую воду.
– А где родилась ваша дочь? – скучающим тоном поинтересовалась Беверли.
– В Королевской больнице Лестера.
– Под каким именем вы были там зарегистрированы?
