что Анжу улучшит их положение, теперь все чаще и чаще посматривали в сторону Пармы. Если католики молча отворачивались от Вильгельма, то кальвинисты продолжали критиковать его и упрямиться.
Опасность, угрожавшая Вильгельму лично, снова всколыхнула волну народного поклонения, но в течение лета его настойчивые высказывания в защиту Анжу вызвали обратную реакцию. Именно в это время перестраивая свои личные финансы при помощи своего давнего друга Аренда ван Дорпа, Вильгельм резко сократил расходы на содержание своего двора, чтобы взять на себя более половины ежемесячных выплат армии вместе с такими дополнительными затратами, как ружья, боеприпасы, почтовая служба, голуби, шпионаж и разведка. Таким образом, осенью 1582 года Штатам оставалось дать всего лишь недостающую половину, что они, вероятно, сделали бы в конце концов, но они тянули время. Ежедневно делегаты приезжали и уезжали, торопясь вернуться в свои провинции, чтобы отчитаться о ходе дел, а потом опять ехать в Антверпен с новыми инструкциями. Получалось, что заседания прекращались, поскольку какая-то значимая делегация уехала домой за указаниями. К тому времени, когда она возвращалась, уезжала другая делегация. Иными словами, Генеральные штаты вели себя, как обычно, как стадо неуправляемых овец, пытающихся увильнуть от следящей за ними собаки. Идея Вильгельма о центральном исполнительном комитете, похоже, канула в Лету. Анжу, у которого не было никакого опыта в подобных делах, воспринял все это как намеренное оскорбление, нанесенное лично ему.
Ранним ноябрьским утром он в ярости ворвался в дом Вильгельма. Вильгельм в это время лежал в постели, поскольку из-за болезни он взял себе за правило, проснувшись, сразу начинать заниматься делами, еще до того, как вставал где-то ближе к полудню. Ему удалось успокоить разгневанного молодого человека, объяснив ситуацию и указав, что предмет его жалоб вызван не намеренным проявлением злой воли, а обычным беспорядком. Чтобы окончательно удовлетворить Анжу, он отправил Сент-Альдегонда со специальным посланием, заклиная Штаты в их же собственных интересах быстро принять решение. Анжу удалился с довольным видом. Но к тому времени между ними уже возникла взаимная неприязнь, которую с трудом прикрывала тонкая пелена хороших манер. Анжу что-то затевал, и Вильгельм это знал. Но, даже наблюдая за герцогом, он недооценил степень его низости.
Герцог Анжуйский планировал ни больше ни меньше как свергнуть и Штаты, и принца Оранского, и с помощью государственного переворота стать безраздельным хозяином Нидерландов. У него были – или он воображал, что были, – подкупленные коменданты в гарнизонах многих значимых городов, например в Термонде, Брюгге, Ал осте и Ньюпорте. План состоял в том, чтобы быстро захватить Антверпен и тем самым дать своим приверженцам знак о начале восстания. Однако, как это часто бывает, слухи об этом плане просочились наружу, а его поведение сделалось немного странным, хотя и нельзя сказать, что необъяснимым.
Вильгельм, который догадывался о его намерениях, но не знал ни даты, ни масштаба заговора, стал еще более осторожен в обращении с герцогом. Тем не менее некоторые из его самых умных друзей, например Дюплесси-Морне, по-прежнему уговаривали его больше доверять Анжу. Герцог привел свои войска к Антверпену под тем предлогом, что город нуждается в защите, но горожане из осторожности отказались пустить их за стены, а также отвергли на вид безобидное предложение оставить городские ворота открытыми после наступления темноты, чтобы позволить телегам с продовольствием свободно въезжать и выезжать из города. В ночь на воскресенье 16 ноября 1583 года власти Антверпена в ходе проведения своей обычной ежеквартальной проверки иностранцев, находящихся в городе, с тревогой обнаружили не менее трех тысяч французских «визитеров». Не придумав никакого более действенного способа предотвратить беспорядки, они велели, чтобы на все окна, выходящие на улицу, были выставлены зажженные свечи, дабы их свет препятствовал совершению какого-либо тайного насилия. Ночь действительно прошла без происшествий, но на следующее утро Анжу явился верхом к Вильгельму, который, как обычно, занимался делами, оставаясь в постели, с невинной на первый взгляд просьбой после полудня принять участие в смотре войск в окрестностях города. Сомневаясь в его намерениях, Вильгельм просил его извинить, после чего Анжу уехал, по-прежнему пребывая в отличном настроении. Он успокоил свою совесть, попытавшись выманить принца Оранского из города ради его безопасности, и теперь, если он не поймет намека, за свою кровь он будет отвечать сам.
Затем Анжу прослушал мессу, пообедал раньше обычного и, когда большинство городского люда сидело за едой, поскакал к выезду из города в сопровождении нескольких приятелей и фламандского офицера, командовавшего гарнизоном Антверпена. Всю дорогу он шутил и смеялся. Когда перед ними распахнулись городские ворота, его спутники подняли пистолеты и застрелили караульных.
«О, монсеньер! – воскликнул ехавший рядом с ним фламандский офицер. – Что вы делаете?»
«Я собираюсь стать хозяином этого города с помощью своих собственных людей», – заявил Анжу и указал на французские войска, стоявшие прямо за воротами. Больше он не успел ничего сказать, поскольку, как только караульные рухнули на землю, французы завладели незащищенными воротами и с криками «Город взят! Да здравствует месса!» хлынули в город. Сам Анжу приветствовал их, благоразумно оставаясь далеко за воротами.
Вопреки его расчетам католическое население не поднялось, поскольку «Да здравствует месса!» значило для него гораздо меньше, чем «Город взят!». Антверпен в руках французов? Нет, только не это. Выскочив из-за столов и схватив оружие, бюргеры высыпали на улицу. За считаные минуты добровольцы из городской стражи заняли свои места, поперек улиц натянулись цепи, припасенные на случай нападения испанцев, а каждое окно и крыша дома превратились в позиции стрелков. Неистовый бросок французов по главной улице был остановлен на полпути к центральной площади, и одновременно с этим французские солдаты, пытавшиеся распространить мятеж на другие части города, были смяты и отброшены к городскому рву. Тех, кого задержали на главной улице, оттеснили назад дождем пуль и градом камней с крыш и булыжников, которые вытаскивали из мостовых. Передовые войска хлынули назад, но в узких воротах столкнулись со своим собственным подкреплением. К тому времени всеми ими овладела паника. Одни пытались пробиться внутрь, другие – наружу. Солдаты кололи и рубили друг друга, а тем временем залпы городских пушек, расположенных на доминирующей высоте, косили и тех и других.
Примерно в это же время на батарею прискакал Вильгельм и немедленно остановил канонаду, как с явным разочарованием прокомментировал один из свидетелей, «по причине своей природной мягкости». Оставшиеся французы бежали, спасая свою жизнь. Но, несмотря на это, потери были огромны – две тысячи человек, если не больше. Некоторые были убиты на баррикадах, но гораздо больше погибло в давке у ворот, в то
