угасавшему пациенту прижигание. Наконец доктору Шутемансу из Антверпена удалось остановить кровь смесью купороса и красной меди. Но все по-прежнему нервничали, опасаясь, что эффект прижигания продлится недостаточно долго, поэтому доктора решили, что будут без перерыва по очереди зажимать пальцем место кровотечения в течение семнадцати дней.
Поначалу никто не верил, что есть надежда. Доктора давали ему самое большее неделю, а на третий день даже стало казаться, что нет смысла прилагать усилия для продления его жизни. Вильгельм, которому едва хватило сил, чтобы держать перо, нацарапал четыре строчки Анжу, в которых воздавал должное своему народу, и четыре строчки Штатам, где просил верить Анжу. Сент-Альдегонд, относивший это письмо, передал его молча, со слезами на глазах. В ту ночь Вильгельм пожелал увидеть всю семью, чтобы «пожелать им доброй ночи». Они собрались вокруг его огромной кровати: любимая жена Шарлотта, его сестра Екатерина, Мари, Мориц, Анна и младшие дети. Он смог лишь невнятно произнести, что они в руках Господа и «Es ist mit getan» – «Со мной все кончено». Эта сцена дошла до нас в описании Мари, которое она сделала в письме к своему дяде Иоганну Нассау. Действительно ли в состоянии крайней слабости Вильгельм заговорил на немецком – языке его детства, или она для удобства своего корреспондента просто перевела его слова с французского, на котором он обычно говорил, нам неизвестно.
Вопреки всем ожиданиям Вильгельм выжил. 19 апреля хирурги почувствовали, что могут спокойно перестать прижимать его вену, и перестали тревожно вздрагивать каждый раз, когда их пациент кашлял. Его предупредили, что нужно быть осторожным с разговорами, но после трех недель жидких каш он мог снова есть твердую пищу. В воскресенье 22 апреля, через пять недель после нападения Жауреги, Вильгельм первый раз встал с постели и на несколько мгновений появился в окне. Некоторые зеваки в толпе увидели его, а другие, которым это не удалось, настолько обезумели от радости, что ворвались к нему в дом и настаивали, чтобы им позволили заглянуть в его комнату. К тому времени Вильгельм уснул, и они начали роптать, что он умер, а их обманули. Они никак не унимались, и не оставалось ничего, кроме того, чтобы разбудить Вильгельма и попросить его подать им знак. Шесть дней спустя он уже прохаживался по своей комнате для тренировки. Венло и Боммель были спасены, Алост взят – все в соответствии с приказами, которые он отдавал, лежа в постели. И это были хорошие знамения в отношении его выздоровления, но Вильгельм не мог радоваться, потому что Шарлотта, измотанная пятью неделями неусыпного наблюдения за ним, сильно заболела. Шесть беременностей за семь лет, месяцы, проведенные в тревоге, и, наконец, ужас последних недель были слишком тяжелым испытанием для ее организма, никогда не отличавшегося избытком сил и здоровья. Ее муж боролся за жизнь, которую у него пытались отнять, а силы Шарлотты ушли на борьбу за него. Говорили, что она простудилась во время благодарственного молебна за его выздоровление. 28 апреля ей поставили диагноз двусторонний плеврит. У нее был сильный жар, и хирург опрометчиво отворил ей кровь, надеясь снизить температуру. 6 мая еще до рассвета Шарлотта умерла. Прошло всего одиннадцать дней после того, как она преклонила колени в большом храме в честь Девы Марии, чтобы поблагодарить ее за спасение мужа, и теперь под его тихой сенью обрела вечный покой.
Некоторые думали, что Вильгельм непременно падет под этим финальным ударом. Его горе не имело бурных внешних проявлений, но «разлука с любимой грызет его сердце исподволь» писал один из английских агентов, и многие разделяли его сочувственные опасения. Шарлотту действительно любили, и часто те, кто приезжал из провинций, чтобы выразить ему официальные соболезнования, при виде Вильгельма начинали плакать, так что ему приходилось искать слова веры и утешения, чтобы успокоить тех, кто приехал успокоить его. Для него единственным утешением оставалась работа над достижением цели, ради которой Шарлотта спасала его жизнь, жертвуя своей. Теперь ему предстояло в одиночку, если не считать верного сдержанного Сент-Альдегонда, нести эту гигантскую ношу.
4
Все это время в Риме и Мадриде по-прежнему нетерпеливо ждали, что Вильгельм умрет. «Этот несносный Оранский никак не может покончить со своей смертью», – жаловался Гранвель, который на какое-то время твердо уверился, что Вильгельм действительно умер, а его сторонники просто скрывают этот факт. Даже когда сообщения о его выздоровлении окончательно подтвердились, его враги продолжали обманывать себя в тщетной надежде, что восстановилось его здоровье, но не его рассудок. После того как и это предположение оказалось ложным, единственным утешением для Гранвеля осталась надежда, что у Бога в запасе есть еще более страшный конец для принца Оранского.
Когда к концу мая Вильгельм снова смог полностью отдаться служению отечеству, он обнаружил, что ситуация, которую несколько разрядило взятие Алоста, снова ухудшилась. Подкрепления, которые набрал Анжу, оказались не такими значительными, как он надеялся, и, к сожалению, далеко не такими боеспособными. Основная тяжесть по обеспечению обороны по-прежнему лежала на армии Штатов, в то время как Парма, получивший свежие войска из Испании, теперь имел в своем распоряжении шесть тысяч человек, что более чем в два раза превышало все, на что мог рассчитывать Вильгельм. С таким превосходством в силе Парма решительно настроился наконец завоевать выход к морю и двинулся вперед. В июле он взял Ауденарде и, определенно, нацелился захватить Дюнкерк, а если хватит сил, то даже взять Антверпен штурмом со стороны суши.
Французские офицеры Анжу очень вяло сотрудничали со штабом Вильгельма, так что контратака, на которую все надеялись, оказалась невозможной. И снова, третье лето подряд Вильгельм сократил свою линию и занял позицию для обороны. Когда Анжу только приехал в Нидерланды, некоторые скептики предсказывали, что «он обещает чудеса, но ему придется поторопиться, иначе людям надоест его безобразное лицо». Совершенно ясно, что это третье лето обороны и отступлений стало горьким разочарованием для тех, кто согласился терпеть Анжу в качестве Защитника только ради той помощи, которую он мог дать. Юг был разочарован больше, чем Север, но разочарование постигло обоих, поскольку они ждали большего и поскольку опасность, угрожавшая их стране, усилилась. Кроме того, ни присутствие Анжу, ни личные усилия Вильгельма нисколько не улучшили ситуацию с религией: по всему Брабанту и Фландрии кальвинистское меньшинство продолжало угрожать и преследовать католическое большинство. Несмотря на все свои старания, Вильгельму удалось гарантировать свободное проведение католических богослужений только в одной церкви Антверпена. Недовольство росло день ото дня, и те католики, которые надеялись,
