В конце ноября Альфонсо отправился ко двору французского короля: ему хотелось вернуть наконец Модену и Реджо. Понтифик обещал передать ему эти два города за 40 тысяч дукатов, которые он [Лев X] заплатил за них императору. Дополнительно Лапа запросил 14 тысяч дукатов (эти деньги, по его словам, он истратил на управление городами). Официально пришли к согласию, и в феврале 1516 года во Флоренции нотариально заверили документы, причем герцога поддержали два короля — Франциск I и Генрих VIII. Альфонсо пообещал выплатить деньги, которые потребовал от него папа. Ничего, однако, из этого не вышло, более того, теперь Лев X задумал женить своего племянника, Лоренцо Медичи, на французской принцессе и отдать ему Феррару. По приглашению Франциска I Альфонсо поспешил в Париж: в декабре, по случаю сближения Англии и Франции, там ожидали прибытия английских послов.
Перед отъездом Альфонсо пригласил придворных и знатных горожан и объявил им: «Я вызвал вас, чтобы доложить: Его Королевское Величество официально пригласил меня к себе. Вот и все, что я хочу сказать, за исключением того, что я вверяю вам свою жену, детей и мое государство (lе cose тiе), и если со мной что-нибудь случится, вам нужно сделать для них то, что вы сделали бы для меня». Альфонсо слыл молчуном, да и сейчас сказал он немного, но тем больший вес имели произнесенные им слова. «Находясь под впечатлением от услышанного, приглашенные на некоторое время онемели, а затем напомнили ему о том, что его народ не раз доказывал, что верит в него, и Его Сиятельство не должен в этом усомниться. На это он ответил, что уедет теперь с легким сердцем, иначе бы не тронулся с места».
Лукреция осталась у кормила власти, и вновь она рассматривала прошения и. как обычно, давала аудиенции. Герцогиня часто приглашала придворных Альфонсо пообедать с ней. Она разделяла озабоченность мужа относительно безопасности семьи и утром, в день отъезда Альфонсо, написала в Рим письмо понтифику. Цель послания — развеять возможные подозрения Льва касательно поездки Альфонсо во Францию. Она подчеркнула тот факт, что король сам его вызвал, и заверяла папу в том, что Альфонсо всегда готов подчиняться понтифику «как самый преданный и послушный сын и слуга». Она добавила, что и сама так же верна папе, а потом попросила его «в отсутствие герцога поддержать нас, наших детей и государство, вверенных его власти».
Вскоре после отъезда Альфонсо во Францию Лукреция получила известие о смерти своей матери в Риме. Незадолго до этого она писала Изабелле: «Мать все еще больна, и жизнь ее скоро окончится». Любопытно, что она использовала слова la matre — мать, а не mia matre — моя мать. Тем самым, сама того не подозревая, она подчеркнула дистанцию, всегда разделявшую ее и Ваноццу. Новость о смерти Ваноццы дошла до Альфонсо, только когда он приехал в Париж. На письмо его с выражением соболезнования Лукреция ответила собственноручно и о кончине матери высказалась весьма неожиданно: «Благодарю Вашу Светлость за слова утешения, высказанные в столь дорогом для меня письме… Вы окончательно сняли с моей души ту незначительную боль, которую, против своей воли, я иногда испытывала в связи со смертью матери. Достаточно. Я не хочу больше об этом слышать…»
Отсутствие горя удивительно, если сравнить слова, которые произносила она даже по случаю смерти Жофре. Лукреция не видела свою мать с тех пор, как семнадцать лет назад уехала из Рима. В то время как Чезаре был близок к матери, Лукреция, похоже, всегда от нее дистанцировалась. Она была привязана к отцу, а дочерние чувства перенесла на Ариадну де Мила. В архивах Эсте уцелели несколько писем Ваноццы. Носят они, скорее, деловой характер. В первом письме, датированном февралем 1515 года, Ваноцца просит Лукрецию и Альфонсо. чтобы те похлопотали за нее перед герцогом Милана. Ей надо было, чтобы миланский герцог защитил ее от некоего Джованни Паоло Паньяно. Паньяно утверждал, что она задолжала ему 300 дукатов. Письмо Ваноццы жалобное, почти истерическое. Неудивительно, что дочь почувствовала раздражение.
Этот Паньяно, — написала Ваноцца, — думает лишь о том, чтобы досаждать мне всю мою жизнь. А потому я прошу Вашу Светлость, чтобы Вы приложили все усилия и освободили меня от такого преследования, нашли бы средство, чтобы я больше не испытывала страха. Все это может стать причиной моей погибели и потери тех небольших средств, которыми я владею. Я прошу, чтобы Ваша Светлость, вместе с достопочтенным господином герцогом, Вашим супругом, послали преданного и проверенного слугу к достопочтенному герцогу Милана с рекомендательными письмами, в которых Вы попросите достопочтенного герцога вмешаться. Нужно, чтобы он поговорил с Паоло и заставил его замолчать и прекратить меня мучить… Он [Паоло] всегда действовал против меня, словно бы я самый злобный человек на свете. Он, должно быть, думает, что я совсем одна, лишена помощи и сочувствия, что не найду никого, кто вступился бы за меня, но я благодарю всемогущего Бога… что ни Он, ни люди меня не покинули, а потому снова молю Вашу Светлость не оставить меня Вашей милостью.
Подписалась она так: «Счастливая и несчастная мать, Ваноцца Борджиа».
Кроме вежливого пожелания Лукреции и ее семье доброго здоровья, письмо не содержало ничего личного, не было в нем ничего от материнской любви, и это странно, если учесть, что Лукреция была на седьмом месяце беременности (впоследствии у нее родилась дочь Леонора), а сын ее Александр постоянно болел.
Ваноццу занимали лишь махинации Паньяно, а потому она написала Лукреции еще одно жалобное письмо на ту же тему. Похоже, в Ипполито д'Эсте она нашла внимательного собеседника, тон обращенных к нему писем куда приятнее, пожалуй, его можно назвать вкрадчивым. Между июлем и октябрем 1515 года она послала ему не менее пяти писем, все по тому же вопросу. В последнем письме она благодарила Ипполито за его усилия: «Мы получили долгожданное письмо от Вашего преподобия, — писала она 14 сентября, — и благодарим за любовь и милосердие, которые Вы оказали нам в разрешении нашего дела. Никакие слова не выразят нашу благодарность. Мы молимся Создателю, чтобы он и дальше не оставлял Вас своими милостями. Прошу Вас, Ваше преподобие, если возможно, окажите давление на этого Паньяно, чтобы он наконец осознал свое место и перестал меня беспокоить. Клянусь Богом, мне стыдно, что какой-то ростовщик довел меня до такого состояния…»
Но и вмешательство Ипполито, и даже архиепископа Миланского не достигло цели. Месяц спустя Ипполито заболел, и Ваноцца ударилась в панику. Она написала ему такое же назойливое письмо, как и Лукреции.
Невозможно выразить словами, какую печаль испытываю я в связи с болезнью Вашего преподобия, и на то у меня важная причина: нет у меня на этом свете надежды ни на кого, кроме как на Вашу Светлость. Бог тому свидетель: денно и нощно молю я Его, чтобы вернул Он Вам здоровье и уберег от предательства и предателей. Скажу больше, мессер, горше всего мне то, что не в состоянии приехать и помочь Вам, как помогала покойному герцогу, а все потому, что Паоло Паньяно по-прежнему меня преследует. Больше всего угнетает то, что, кроме Вашей Светлости, некому за меня заступиться, и я прошу, ради любви Вашей к Иисусу Христу, не позвольте этому человеку разодрать меня на части…
