– Рикардо, пей! – Я прокусил себе язык и выплюнул кровьна его обращенное кверху, давно не мытое лицо, поблескивавшее жиромлицо. – Рикардо!!!
Но он был мертв, пуст, а они ушли, оставив его гнить в моейтюрьме, рядом со мной.
Я пел «Dies irae, dies illa» и смеялся. Три ночи спустя,выкрикивая проклятия, я оторвал от зловонного трупа Рикардо руки и ноги, чтобывыбросить тело из камеры. С ним рядом невозможно было находиться! Я вновь ивновь швырял на решетку вздувшееся туловище, а потом, всхлипывая, упал на землю,так как не мог заставить себя разорвать его на части. Я заполз в самый дальнийугол, чтобы убраться от него подальше.
Пришла Алессандра.
– Дитя, что мне сказать, чтобы тебя утешить? –Бестелесный шепот в темноте.
Но рядом появилась другая фигура – Сантино. Повернувшись кним, в каком-то случайно просочившемся туда свете, различить который могуттолько глаза вампира, я увидел, как он поднес палец к губам и покачал головой,мягко укоряя ее.
– Он должен остаться один, – сказал Сантино.
– Кровь! – заорал я и, вытянув вперед руки, бросился крешетке. Они перепугались и поспешили прочь.
Так прошло еще семь ночей, и к концу последней из них, когдая дошел до такого состояния, что меня не воодушевлял даже запах крови, ониположили жертву – маленького мальчика, уличного ребенка, со слезами молящего омилосердии, – прямо мне на руки.
– О, не бойся, не бойся, – прошептал я, быстро впиваясьзубами в его шею. – М-м-м-м, доверься мне, – шептал я, смакуя кровь,выпивая ее медленно, стараясь не засмеяться от восторга, и на его личико капалимои кровавые слезы облегчения. – Пусть тебе приснится сон, сон прочто-нибудь красивое и доброе. Сейчас за тобой придут святые. Видишь их?
Потом, насытившись, я лег на спину и начал выискивать нагрязном потолке бесконечно малые звезды из твердого яркого камня иликремнистого железа, врезавшегося в землю. Я повернул голову в сторону, чтобы несмотреть на труп бедного ребенка, который аккуратно, словно подготовив его ксавану, уложил у стены за спиной.
В своей темнице я увидел фигуру, точнее, маленькийполупрозрачный силуэт. Кто-то стоял в тени и смотрел прямо на меня. Еще одинребенок? Я в ужасе поднялся. Призрачное видение не издавало запаха. Яповернулся и пристально посмотрел на труп. Он лежал в прежнем положении. Ивсе-таки у дальней стены стоял тот же самый мальчик, маленький, бледный,потерянный.
– Как это может быть? – прошептал я.
Но жалкое существо не могло ответить. Оно было одето в такуюже белую рубашку, что и труп, и задумчиво смотрело на меня большими бесцветнымиглазами.
Откуда-то издалека до меня донесся звук. Шарканье шагов вдлинных катакомбах, ведущих к моей темнице. Не вампирские шаги. Я подтянулся ичуть-чуть пошевелил ноздрями, пытаясь уловить запах. Сырой, затхлый воздух неизменился. Единственным запахом в моей темнице оставался аромат смерти, бедногосломленного тельца.
Я напряг глаза, глядя на цепкий маленький дух.
– Что ты здесь ждешь? – отчаянно прошептал я. –Почему я тебя вижу?
Он шевельнул губами, как будто намереваясь заговорить, нолишь едва заметно качнул головой, красноречивым жалобным жестом выражая своезамешательство.
Шаги приближались. Я еще раз попробовал уловить запах. Ноего не было, не было даже пыльной вони вампирских одежд – только приближающийсяшаркающий звук. Наконец к решетке подошла высокая, похожая на тень фигураизможденной женщины.
Я знал, что она мертвая. Знал. Я знал, что она мертва, как имаячивший у стены малыш.
– Поговори со мной, пожалуйста, ну пожалуйста, умоляю тебя,заклинаю тебя, поговори! – выкрикнул я.
Но призраки не могли отвести глаз друг от друга. Быстро,почти бегом, мальчик бросился к женщине и поспешил укрыться в ее объятиях, аона, забрав свое чадо, начала таять, несмотря на то что ее ноги продолжалицарапать жесткий земляной пол, производя тот самый сухой звук, которыйвозвестил о ее появлении.
– Посмотри на меня! – тихо умолял ее я. – Хотьодним глазком!
Она остановилась. От видения почти ничего не осталось. Но явсе же заметил, что она повернула голову, и из ее глаз на меня полился тусклыйсвет. Потом она беззвучно исчезла, полностью растворилась в воздухе.
В полном отчаянии я лег на спину, машинально протянул руку ипотрогал детский труп, еще чуть теплый.
Призраки являлись мне не каждый раз.
Я не стремился в совершенстве освоить умение их вызывать.
Эти духи, периодически собиравшиеся на сцене, где я совершалсвои кровавые убийства, не были моими друзьями – скорее, они стали моим новымнаказанием, проклятием. Они приходили в минуты моих самых жестоких душевныхстраданий, когда их кровь во мне была еще теплой, и в их лицах я не могпрочесть даже слабого намека, позволявшего надеяться на избавление. Их неозарял яркий луч светлых чаяний. Может быть, способность их видеть развилась вомне благодаря голоданию?
Я никому о них не рассказывал. В той гнусной темнице, впроклятом месте, где неделю за неделей ломалась моя душа, лишенная дажевозможности обрести покой и утешительное забвение в закрытом гробу, я боялся ихи постепенно их возненавидел.
Только много позже я узнал, что большинство других вампирових не видят. Было ли это милосердие? Я не знал. Но я забегаю вперед.
Давай же вернемся к тому невыносимому времени, к темиспытаниям. В таком плачевном состоянии я провел около двадцати недель. Ябольше не верил, что существует яркий, фантастический мир Венеции. Я знал, чтомой Мастер умер. Я это понял. Все, что я любил, погибло.
Я тоже умер. Иногда мне снилось, что я дома, в Киеве, вПечерской лавре, что я стал святым. В такие моменты мое пробуждение быломучительным.
Когда ко мне пришли Сантино и седовласая Алессандра, они,как всегда, вели себя ласково. Увидев меня в таком состоянии, Сантинопрослезился.
– Пойдем ко мне, – позвал он, – идем же. Тыначнешь заниматься со мной всерьез, идем. Даже такие жалкие создания, как мы,не должны так страдать. Идем со мной.
Я доверился его рукам, я открыл губы ему навстречу, янаклонил голову, чтобы прижаться лицом к его груди, и, слушая, как бьется егосердце, я сделал глубокий вдох, словно до этого момента мне отказывали даже ввоздухе.
Алессандра очень нежно прикоснулась ко мне своими прохладнымимягкими руками.
– Бедный маленький сирота, – сказала она. –Заблудшее дитя, какой же длинный путь ты прошел, чтобы найти нас.
