class="p1">— Подлое место, подлое. Правильно вы, принцесса, сказали нет тут праведных. Да и с чего им тут быть, коли господа здешние таковы? У рыбы, то всем известно, гниль в голове начинается. Господа — упыри кровавые, вот и народец у них душегубы сплошь.
— Что вы говорите, барон? — не расслышала его слов маркграфиня.
— Мало я людишек тут повесил, некогда мне. Жаль, что уезжаю. Надо вам, Ваше Высочество, сюда наместника прислать, человека твёрдого и деятельного, и отряд хороший с ним, да с судьями, да палачами, да перетряхнуть всю эту гнилую землю, всех подлых выявить и развесить вдоль дороги. Готов биться об заклад, что тут таких душегубов в каждой деревне сыскать можно.
Говорил он это с заметной злостью, что, кажется, немного принцессу напугало. Она ничего ему на то не сказала, но руку его не выпустила. Так и держала крепко. А примерно через час их догнал Дорфус и доложил, что приказ его выполнен, а солдаты, что были при нём и Неймане, грабежом остались довольны.
Уже во в второй половине дня Карл Брюнхвальд остановил отряд в одном хорошем месте на длинном пологом склоне горы у небольшой и ледяной речки. Хаазе, остановив орудия прямо на дороге, менял упряжки у пушек — слава Богу, хороших лошадей Волков вёл с собой целый небольшой табун. А солдаты тоже передыхали, валяясь на живописном лугу, что был рядом с дорогой. Жевали не очень свежий хлеб с толчённым с чесноком салом. Сам полковник, как всегда бодрый, вместе с Мильке подъехал к карете генерала.
— Ну что же, мы неплохо идём, — заметил он. — С утра упряжки у пушек всего второй раз меняем.
— Да, лёгкая дорога, почти всё время под уклон идёт, — соглашался капитан Мильке. — Так до самого дома Её Высочества будет.
Принцесса пересаживается к окошку поближе, ей тоже хочется поучаствовать в разговоре.
— Господа, а когда же мы будем в Швацце?
И так как Брюнхвальд не нашёлся что ответить по этому поводу, взял на себя смелость говорить Мильке:
— Завтра, если всё пойдёт, как идёт, к вечеру мы спустимся в долину.
— В Цирль⁈ — воскликнула маркграфиня. — Быстрей бы уже!
— Да-да, в Цирль. — продолжал капитан. — А там три, в худшем случае четыре дня хода, и мы будем у моста через Пертизау, как раз напротив вашей столицы, Ваше Высочество.
— Ах, как я хочу, чтобы это случилось поскорее, — и тут в её голосе мужчины услышали слёзы. — Господи, как я хочу скорее увидеть своих дочерей. Я ведь ничего не знаю про свою старшую дочь. Ничего. А ведь она, когда я уезжала на моление, всё ещё болела.
Тут Волков, незаметно от офицеров, нежно сжал её руку, и она ответила ему тем же. А полковник, растроганный этими её слезами в голосе, откашлялся и сказал:
— Ваше Высочество, мы будем идти так быстро, как только смогут наши люди. Надеюсь, и недели не пройдёт как мы будем в Швацце.
— Благодарю вас, полковник, — отвечала ему маркграфиня голосом уже почти спокойным. — Я очень на то рассчитываю.
А генерал убедился в том, что эта женщина, хоть и может проявлять слабость, но всякую свою слабость она умеет быстро преодолевать.
«Эта женщина так же крепка духом, как и крепка своим прекрасным телом».
Офицеры, кланяясь и обещая, что отряд скоро тронется дальше, отъехали от их кареты, и тут Волков и принцесса услышали голоса, кто-то искал генерала.
— Что ещё? — он выглянул из кареты.
А один из мушкетёров, что был в охране кареты, и говорит ему:
— Господин, тут ваш человек нашёлся.
И показывает на человека в хорошей, но грязной одежде, в котором генерал тут же признаёт своего слугу.
— Гюнтер! — воскликнул генерал, и открыв дверь, вылезает из кареты. — Ты жив⁈
— Ох, господин! — только и смог ответить тот, прежде чем заплакать.
И тут солдаты и маркграфиня, смотревшая на то из окошка кареты, увидали, как барон обнял своего слугу.
— Ах, как это прекрасно! Я рад, мой старый друг, что ты жив. Уже и не чаял я тебя увидеть! Ну, рассказывай же, как ты уцелел.
— О, господин, — слуга прослезился. — А уж как я рад вас видеть!
— Как ты нашёл нас? — спрашивал генерал, отпуская слугу от себя.
— А вы всё уже знаете? — спрашивал Гюнтер. — Знаете, что трактирщик оказался разбойником?
— Знаю, знаю про него, впрочем, в этой земле все разбойники.
— А знаете, что они убили Томаса? Нашего молодого Томаса?
— И про то знаю, но пусть тебе будет утешением, что майор Дорфус повесил его и его сыновей, а дом разграбил и сжёг. Расскажи, как ты спасся от душегубов.
Ему было интересно, да и солдаты, что были рядом, и мушкетёры тоже стали собираться вокруг генерала и его слуги. Все хотели слышать рассказ о чудесном спасении.
— Господи! — тут слуга начал плакать по-настоящему. — Они пришли… Просто пришли и, ничего нам не сказав… не высказывая претензий… просто вошли и кинулись на нас с палками. А Томас как раз стоял возле вашего сундука, первый к ним. И они стали бить его по голове. Стали убивать Томаса палками, а он стал кричать, упал и полз под стол, и они стали его вытаскивать оттуда и снова бить, а меня бил всего один из них. Я-то стоял у окна, и я… я успел… смог пихнуть его, а места там было мало, и он о других споткнулся, а я выскользнул за дверь. А потом и сбежал со двора. Так они не отступились и кинулись за мною. Я стал прятаться в кустах шиповника, что начинался на склоне прямо у них за домом. Там всё шиповником поросло. Лежал на животе, когда они пробегали рядом, а как они отходили, так полз. Подальше, подальше… А потом прибежали и их бабы и тоже стали искать меня, и все они были так злы, так злы… Ещё хуже мужиков. Ругались на мужиков, что те меня упустили. Бабы тоже были с палками, а одна так с ножом, а одна с серпом. Подлые… Ходили, заглядывали в кусты и овраги. Орали на мужиков, чтобы те не ленились, что меня непременно нужно найти. А ещё что нужно к соседям идти за собаками. Господи, — слуга
