бригады на Дни литературы. Мы оказались в одной группе – ещё зелёная поэтесса и уже знаменитый поэт. Прибыли в Нагорск, северный районный городок, в самые декабрьские морозы. Дом культуры был забит до отказа. Выступали один за другим поэты. Я дрожащим голосом прочитала два-три стихотворения. В конце встречи слово дали Бокову. Откуда-то из зала появилась балалайка, и что тут началось! Частушки сыпались в зал, люди пьянели от радости, сам поэт тоже был счастливым. И только всё закончилось – чуть не упал от боли и слабости. Перед вечером хлебосольные хозяева переборщили с угощениями, от которых не было сил отказаться (чего стоили белоснежные грузди в сметане, пышущие жаром ягодные пироги, не говоря о наваристой деревенской ухе из свежей рыбы!) – и желудок столичного писателя не выдержал. Поэта срочно отправили в областной центр на вертолёте. Это было первое и последнее выступление Виктора Федоровича в той поездке. Остальные продолжали работать без него и очень чувствовали потерю.
В.Ф. Боков
Перед отъездом местные писатели, как обычно, пришли проводить москвичей. Я стояла недалеко от автобуса, не решаясь подойти ближе. Вдруг Боков, увидев меня, подозвал и сказал: «Приезжай, привози рукопись, будем думать об издании». И вскоре я приехала в Переделкино, где Виктор Фёдорович многие годы жил с любимой женой Алевтиной Ивановной, и был тщательный отбор стихов, и выход книги «Сине утречко» в издательстве «Современник», с которой меня приняли в Союз писателей СССР. И было в ней предисловие Виктора Фёдоровича – доброе, точное, ёмкое. А несколько лет спустя состоялся мой вечер в Москве, в Центральном доме литераторов, который блестяще вёл Боков. Возвращаясь домой, я впервые сказала себе: «Сегодня Всевышний был со мной…»
А последний наш телефонный разговор превратился в час поэзии, ибо поэт Боков был, как всегда, общителен, энергичен и остроумен. Попросил прочитать одно, другое, третье стихотворение из новых, искренне и точно реагировал на них, – словом, был тем же старшим товарищем по перу, что и немало лет тому назад. Поэтическое родство душ, как видно, не нуждается ни в частых встречах, ни в других обычных условностях. Это хорошо знают земляки Виктора Фёдоровича по Сергиеву Посаду, в 17 километрах от которого в деревне Язвицы открыт дом-музей поэта, – дом, заново отстроенный, где родился Витя Боков, откуда пошёл на завод, где начал печататься в многотиражке… Здесь ежегодно проходит фестиваль «Боковская осень», а в городе Пересвет того же района – фестиваль песен «Любовь моя, Россия» на стихи Виктора Фёдоровича.
Удивительная биография, неординарная личность… На встрече с одной журналисткой Виктор Фёдорович вздохнул:
– Эх, милая, кабы ты всё знала обо мне, ты бы роман села писать!
– А кто-нибудь пробовал?
– Пробовал. Один профессор. Но честный человек оказался – бросил. Извини, говорит, охватить тебя не могу…
Уж какое там охватить! К примеру, в 1937 году он поехал в Воронеж собирать народные песни, пробыл месяц, вернулся в Москву, а его уже исключили из Литинститута за пропущенные занятия, что, впрочем, не сказалось на его творческом росте.
– Да мне за один вечер воронежские бабы преподали больше, чем весь Литинститут! – считает поэт. Подумав, добавляет: – У меня сундуки писем. Песни мои живут. Люди ко мне идут. Я всем нужен. И стихи меня не оставляют.
– А без чего поэт жить не может?
– Без совести. Без таланта… И самое большое чудо – это не стихи, а строка, которая слетает с неба и садится на подоконник… Что за чудо наше ремесло! Слово – основа, а я с ним без дрожи общаюсь, на равных, ну, это всё равно что с Господом Богом на дружеской ноге.
Идут годы, и можно с уверенностью сказать, что так любимая поэтом Россия отвечает самой искренней привязанностью к нежнейшему из своих сынов, отмеченного к тому же светлейшим Божьим даром.
Ночные соловьи Николая Дмитриева
Иду, в глаза не глядя, средь толпы, Одним, другим недобрым взглядом мечен. Друзья-поэты – вот мои попы. О, смертные грехи неплохо лечат! Друзья легко сигают на тот свет, Как будто там и вправду что-то светит, Как будто сам Есенин (их поэт) Своей тальянкой каждого приветит…
Эти стихи Николай Дмитриев, судя по интонации, написал не в предчувствии последнего дня. А вышло – что и его, хочется верить, приветил-таки любимый Сергей Александрович. Не мог не приветить, ибо столько общего у этих поэтов, особенно – не громкая, не показная любовь к родине. Не случайно дар Дмитриева не оставлял равнодушным ни советского, ни российского читателя. И если многие «назначенные» классики после перестройки как-то сами по себе ушли в тень, то Николай, будучи лауреатом и конкурса имени Островского (1978), и премии Ленинского комсомола (1981), спустя два десятка лет награждается премией имени Александра Невского «России верные сыны», а в 2005 году посмертно – премией имени А. Дельвига («Литературная газета»). И, наконец, книга «Зимний Никола» стала лауреатом Национальной премии «Лучшие книги и издательства года – 2007». Немногие в такое разное для страны время удостаивались столь значимыми отличиями.
Мы не часто виделись с Николаем (хотя и города наши – рядом, а всё-таки…), но, поскольку печатались почти в одних изданиях, да ещё и в Москве, и в Балашихе не раз встречались, – то как бы не теряли друг друга из виду, и поэтому я не удивлялась его нечастым, но всегда неожиданным звонкам. По каким-то вопросам ему хотелось поговорить со мной, как с человеком, близким по духу прежде всего, по отношению к жизни и литературе нашей. Вероятно, он догадывался о моём к нему отношении как к человеку и поэту, о том, что в простых и вроде бы безыскусных строчках я читала не только то, о чём говорилось въяве, но и то, что скрывалось в невидимой на первый взгляд глубине.
Я-то знаю, что я не бездомник, И когда-нибудь время придет,
