потёр ладонью лоб и тихо объявил:
— Посплю — завтра рано на рынок.
Он залёг на матрасе и моментально заснул. Нуда вскинул голову, огляделся и, ни слова не говоря, сполз вниз. Мяк остался один за столом, положил голову на руки и задремал. И снилось ему детство.
Тёплый день, и он в одних трусах бегает по ромашковому полю, а мать стоит на краю и, улыбаясь, следит за ним. Мальчишка бежит к ней, разрывая высокую траву; стебельки цепляются за ноги, не дают ему сильно разбежаться. Он торопится, руками раздвигает траву и бежит дальше и дальше. Конец поля уже близок, он поднимает голову и видит, что матери там уже нет. Он подбегает ближе к краю и останавливается — перед ним глубокий обрыв, и внизу, в тумане, ничего не видно. Ему становится страшно, он отступает назад и просыпается.
В подвале никого нет. Кресло пустует. На матрасах тоже никого. Фонарь еле светится. Мяк встаёт из-за стола и по темноте выбирается наружу. Звёздное небо встречает его, лёгкий мороз освежает заспанное лицо. Новый день сулит ему новые заботы, новую работу исполу. Мяк не спеша идёт в сторону вокзала, где теперь его место, где он хозяин своего угла до тех пор, пока дежурный не передумает.
«Он теперь, наверное, долго не передумает», — думает Мяк и ускоряет шаг. На востоке забрезжил зимний рассвет.
Он не сразу заметил её. Она, наверное, уже несколько минут наблюдала за ним, и ему это не понравилось. Кому же понравится, когда за ним исподтишка внимательно наблюдают!
Мяк несколько раз поглядывал в её сторону и наконец-то узнал её. Это была Раиса. Она наблюдала за ним издалека, от самой дальней колонны, и, когда он поднимал голову, старалась спрятаться от него.
«Этот вихрастый что-то там в конторе наплёл, — подумал Мяк. — Теперь весь коллектив из любопытства кинется проверять эту болтовню».
Мяк повернул голову в сторону буфета и постарался боковым зрением определить, какие у Раисы намерения: то ли просто понаблюдать за ним, то ли подойти поближе и затеять разговор. Раиса оставалась на месте, просто стояла и внимательно наблюдала за Мяком. Это состояние продолжалось несколько минут, и Мяку было непонятно, во что оно превратится в дальнейшем. Ему уже пару раз бросили несколько монет и одну купюру. Он было собрался, как обычно, сложить деньги в карман, но передумал и остался смиренно стоять на месте, а Раиса решилась подойти поближе и сделала вид, что желает зайти в буфет. Мяк опустил голову и старался не смотреть в её сторону. Он соображал, как ему поступить: нагло сбежать и оставить Раису ни с чем или, как говорится, изображать из себя чужого, не выдать себя ни единым движением, ни единым словом.
Раиса скрылась за дверями буфета; через витрину он видел, как она, маскируясь, сделала вид, что выбирает что-то из пирожков. Мяк на всякий случай надвинул шапку почти на глаза, поднял воротник куртки и пожалел, что не обзавёлся тёмными очками, — сейчас бы они были ему кстати. Он ещё минут пять простоял в расстройстве от своей нерешительности и, к своему удивлению, даже не заметил, как перед ним образовался дежурный.
— Отойдём, — услышал Мяк.
Он быстро собрал свои манатки и с удовольствием двинулся вслед за дежурным. Тот, цокая подковками, направился в сторону дежурки, и Мяк подумал: «Спасибо случаю: забрал меня дежурный — избавил от Раисы!»
В сумрачном коридоре, не дойдя до дежурки, Мяк остановился, дежурный резко повернулся и объявил:
— Тобой, гражданин Мяк, интересуются.
Мяк машинально спросил:
— Кто?
— А ты не догадываешься? — последовал ответ.
Мяк поправил шапку, опустил воротник и произнёс:
— Семья, кто же ещё?
— Не угадал, — прогудел дежурный и хитровато взглянул на Мяка.
— Дамочка одна тобой интересуется. Говорит, что с работы.
«Раиса», — мелькнуло в голове у Мяка.
— Вижу, догадался, — произнёс дежурный. — Что будешь делать?
Мяк не задумываясь ответил:
— Работать исполу.
— Ты, гражданин Мяк, плохо соображаешь. Ситуация изменилась. Вычислила тебя дамочка. Заявит куда следует — тебя оформят, а мне нахлобучка, что не усёк, как положено. Соображаешь?
— Соображаю, — вздохнул Мяк и задумался.
Дежурный огляделся по сторонам и тихо произнёс:
— Ты, я вижу, возвращаться не желаешь, и здесь тебе нельзя — так что решай: как будешь? Нравишься ты мне, а так бы не стал с тобой возиться, — уже погромче добавил он.
Мяк ещё раз тяжко вздохнул, вытащил из кармана весь барыш, протянул горсть монет и несколько купюр дежурному со словами: «Спасибо» и объявил:
— Уйду с вокзала.
— Уйдёшь, — повторил дежурный, взглянул на мякинский барыш, выбрал одну купюру из общей кучки и произнёс: — Это мне премиальные на пиво. Остальное тебе пригодится. Прощай, свободный человек!
Дежурный резко отвернулся от Мяка и скрылся в своей комнатушке.
— Прощай, — прошептал Мяк. — Прощай, вокзал, — придётся начать новую жизнь.
Выйдя из переулка, Мяк сразу заметил, что сегодня костёр необычный. Даже из-за бетонной стены были видны сполохи огня.
«Большой огонь, — подумал Мяк. — Наверное, у старика какой-то праздник… А может, и не праздник».
Он медленно двигался вдоль стены. Искры от костра вихрем поднимались вверх и кружились в хаотичном хороводе.
— Салют либертории! — прошептал Мяк. — Салют свободному от вокзала Мяку!
Он обогнул груду старого кирпича, что совсем недавно образовалась от падения арки, остановился и долго смотрел на огонь и сидевшего рядом Небритого.
«Может, у него день рождения, юбилей какой-нибудь?» — подумал Мяк и пожалел, что не приобрёл фанфарик.
Свой день рождения Мяк провёл в клинике. Пришла супруга, принесла кулёк сладостей, чмокнула его в щёку и сказала:
— С днём рождения тебя, Мякиша!
— Как дети? — спросил он.
— Хорошо, — ответила она и, как бы оправдывая их отсутствие, объяснила: — Они сегодня в кружке. Ты же знаешь: пропускать нельзя.
Мякин взглянул на супругу и согласился:
— Всё правильно: пропускать нельзя.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила супруга. — Сосед не беспокоит?
— Он тихий, — ответил Мякин и заглянул в кулёк с гостинцами. — Адмиралу понравятся.
— Кому? — спросила супруга.
— Соседу, — ответил Мякин и замолчал.
— Мякиша, ну я пойду? — сказала супруга. — Дети придут, а меня нет.
— Да, конечно, — ответил Мякин.
Мяк переступил с ноги на ногу и осторожно зашагал к костру. Небритый пошевелился, встал и положил в костёр приличного размера брёвнышко. Огонь на минуту сник, а затем принялся за свою работу. Пламя обхватило обрезок кругляка и снова взвилось вверх.
— Мяк, а ведь ты подлец, Мяк! — прохрипел Небритый, не открывая глаз. — Ты опять не принёс фанфарик.
— Не принёс, — ответил ему голос из темноты.
Пламя разыгралось не на шутку. Небритый пошевелился, дотянулся
