наверняка бросят сюда все, что у них есть.
Он сглотнул. Греческий строй – самый лучший в мире. Самый дисциплинированный. В этом никаких сомнений быть не могло. Однако еще утром никто из них не мог и подумать, что их ждет сражение. Он обратился с молитвой к богам-покровителям и приготовился к бойне. Работа предстояла кровавая.
35
Перикл чувствовал, что его тащат и сандалии цепляются за что-то. Стемнело, по ночному небу ползли тучи. Сколько времени он пробыл без сознания? Последнее, что он помнил, это Аттикос в бегущем потоке людей – и потом ничего. Неужели его ударил этот мерзавец? Похоже, да. Перикл попытался пошевелиться и обнаружил, что связан. Он посмотрел по сторонам, и отчаяние сдавило сердце. Даже в вечернем сумраке он узнал их по смазанным маслом, завитым черным бородам, но постарался удержать нарастающую панику. О том, как поступают персы с захваченными афинянами, ходило немало слухов. Милосердия у них было не больше, чем у спартанцев, – то есть совсем никакого. Оставалось надеяться, что рассказчики, как обычно, преувеличивают, как делают все любители страшных историй о духах и проклятиях, для которых главное – напугать друзей.
Перикл не знал, сколько прошло времени, когда его наконец бросили на землю, и тело тут же отозвалось жгучей болью. Судя по палаткам и расходящимся во все стороны тропинкам, он находился в лагере, должно быть, в самом центре. По обе стороны от него лежали связанные люди, наверное с полдюжины. Одни не двигались и не подавали признаков жизни, другие негромко стонали. Пока Перикл оглядывался, охранники принесли цепи к железному столбу. Намерения их были ясны, и он, несмотря на боль и изнеможение и чувствуя себя змеей, сбрасывающей кожу, попытался уползти в темноту. Далеко продвинуться не удалось – один из охранников подошел и пнул его в ребра. От боли перехватило дух, перс же только усмехнулся. Лишь теперь Перикл понял, что ранен, хотя, как это случилось, не помнил. Охранник вернулся к своим делам, а Перикл стиснул зубы – злость и гнев поднимались в нем, как пар. Злился и гневался он едва ли не на всех: на Аттикоса, на своих – за то, что они его бросили, на того сучьего сына, который ударил его, когда он был уже без чувств, и, наконец, на перса, пинавшего человека, который не мог ответить. Злость и гнев все же лучше страха, и Перикл не стал их сдерживать.
Пока два охранника надевали ему на руки цепи и приковывали к столбу, третий приставил к его горлу кинжал. Предосторожность была явно лишней, учитывая состояние пленника. Перикл сел, свел колени и оглядел вражеский лагерь. Через некоторое время его вырвало, хотя в желудке не было ничего, кроме желчи. Голова раскалывалась, перед глазами плыли круги.
Он устало выдохнул и едва слышно пробормотал:
– Кто-нибудь видел Кимона?
Двое пленников все еще лежали без сознания. Третий повернулся на голос и открыл глаза.
– Кимон пришел. Отбросил «бессмертных». Они подобрали меня при отступлении. Будут допрашивать. Нас обоих ждет раскаленное железо.
Перикл приоткрыл один глаз и взглянул на весельчака, прикованного цепью рядом. Он не чувствовал себя большим храбрецом, чем товарищ по несчастью, но что-то в его унылом голосе высекло в нем искру духа.
– По крайней мере, не замерзнем.
Весельчак с любопытством посмотрел на него. Праотес – спокойствие перед лицом смерти. Он усмехнулся.
– Меня зовут Лаодес. С военного корабля «Пенелопа». Это корабль стратега…
– Эфиальта, да. Я знаю. Видел, как вы высаживались утром… как врезались в берег. У нас от удара сломался киль.
– Потише там! – рявкнул кто-то.
Перикл поднял голову – греческий язык во вражеском стане?
– А ты уйми, – ответил он.
– Ну ты дуралей… – прошипел Лаодес. – Он идет сюда! Не называй им свое настоящее имя.
Подошедший мужчина в доспехах гоплита посмотрел сверху вниз на жалких пленников, прикованных цепями к столбу. Судя по выговору, это был македонянин. Натянув до предела цепи, Перикл подался вперед и попытался плюнуть. Попытка, однако, не удалась – во рту просто не набралось слюны.
– Как тебя зовут? – спросил македонянин.
– Меня? Лаодес, – сказал Перикл.
Он услышал, как сдавленно пырскнул товарищ по несчастью, и сам невольно ухмыльнулся.
Гоплит ткнул его в бок достаточно сильно, чтобы дать понять – в следующий раз может быть хуже.
– Что ж, Лаодес, ты будешь первым, когда Артабаз придет допрашивать тебя завтра. Предлагаю рассказать, что знаешь, и тогда он сделает все быстро.
– Что с вами такое, македоняне? – покачал головой Перикл. – Ваш царь приезжал в Афины и просил, чтобы мы сдались. Чтобы мы поступились нашей гордостью, как вы поступились своей. Мы послали его, и он ушел ни с чем, а мы отправились встречать персов в Платеях. Вы слышали об этом в своих северных лесах?
– Несчастный, – с нескрываемым презрением сказал гоплит. – Ты думаешь, будущее за твоим городишком? Я видел империю, такую обширную и сильную, что ты и представить себе не можешь. Я думал, наше время прошло, пока мы не стали союзниками Персии. Наш царь почувствовал, куда подул ветер, вот и все.
– Нет, он продал тебя, – возразил Перикл. – Твой царь продал Македонию, чтобы сидеть у ног чужого царя.
Македонянин покачал головой:
– Я не убью тебя, Лаодес, если это то, чего ты добиваешься. Но я с удовольствием посмотрю, как тебя будут допрашивать.
Он повернулся и отошел. Перикл проводил его взглядом.
– Почему ты назвался моим именем? – спросил Лаодес.
Перикл устало рассмеялся:
– Оно первым пришло мне в голову.
Далеко на востоке уже бледнело небо. Удивительно – оказывается, он провалялся без сознания целую ночь. Удар по голове – штука неприятная. Перикл помнил, как спрыгнул с корабля, но все остальное терялось в темноте, изредка взрывающейся вспышками видений.
Между тем на противоположном горизонте появился другой свет. Повернувшись на восток, потом на запад, он заметил движение пламени. В считаные мгновения ночной покой разлетелся вдребезги. Затрубили рога, предупреждая о нападении.
– Он поджег их флот, – восхищенно прошептал Лаодес. – Ты только посмотри! Клянусь Аресом, он сожжет все корабли.
Перикл посмотрел на веревки, стягивавшие его запястья, и на железные звенья проходящей через них цепи. Цепь выглядела прочной, хотя и грубой, но сломать ее он не мог. Весь огромный лагерь уже пришел в движение. Перикл понимал, что в живых пленников не оставят. Персы выскакивали из палаток, крича и указывая вдаль, натягивая доспехи и хватая оружие.
– Кимон идет, – с удовлетворением сказал Перикл, потому что знал своего друга.
Он придвинулся к железному столбу и принялся тереть путы о столб,
