тебя проверю. Ошибешься – пеняй на себя: доложу капудану, что ты пытался проникнуть на корабль, и болтаться тебе как шпиону вон на той рее. Отвечай не задумываясь, какую рыбу больше всего ценят в Яффо?
Айзик расхохотался.
– Да я самый лучший ловец орфоза и его главный продавец во всем городе.
– А где ты его ловишь?
– У камней. Выхожу утром на фелюке и закидываю удочки.
– Похоже, похоже, – пробормотал офицер. – Я два года прожил в Яффо, ты говоришь с тем акцентом, который там принят. А за лошадьми умеешь ухаживать?
– Да! И очень люблю это делать.
– Ладно, на твое счастье, у нас вчера помер помощник конюха, а в трюме пять лошадей. Будешь прибирать за ними до Стамбула. И упаси Аллах, если хоть с одной из них что-нибудь случится по твоей вине. Пошел на борт!
Айзик взбежал по трапу, не чуя под собой ног. Все складывалось как нельзя лучше. Вернее, как и должно было быть.
Лошади оказались настоящими красавицами, против них конь Тевье выглядел унылой клячей. Айзик не удержался, снял со стены висевшую на гвозде щетку и принялся чистить красавиц. Кожа у них была шелковистая и гладкая, похоже, что умерший помощник конюха не жалел усилий.
Лошади тихонько ржали, им нравились прикосновения щетки в руке Айзика. В трюм спустился помощник капудана и несколько минут стоял, глядя и прислушиваясь.
– А ты молодец, – вдруг сказал он. – Есть у тебя подход к животным. Я еще не слышал, чтобы эти лошадки так ласково ржали. Закончишь – поднимись в камбуз, я велю повару накормить тебя. Выбери, что вам, евреям, можно, и не стесняйся.
Матросы в кубрике, грубоватые, но радушные парни, сразу принялись расспрашивать Айзика. Их интересовало все: на берег с военного корабля отпускали нечасто, и любая новость казалась матросам занимательной и важной.
На рассвете Айзик проснулся от свиста дудок и скрипа снастей. Кубрик, тускло освещенный раскачивающимся фонарем, был пуст. Айзик быстро оделся и взбежал на палубу. Там кипела работа, судно, развернув паруса, шло по лиману, направляясь к тому месту, где Днестр впадал в Черное море.
– Что случилось? – спросил Айзик у одного из матросов.
– Ничего особенного, – пожал тот плечами. – Уходим. Идем в Тунис.
– Как в Тунис? – вскричал Айзик. – Почему в Тунис?
– Откуда нам знать? Куда приказали, туда идем.
– А Стамбул? Когда в Стамбул?
– Да кто же его знает? Наверное, когда-нибудь и до Стамбула доберемся. А вот когда, знают только Аллах и капудан-паша.
Огромные белые паруса наполнились ветром, корабль чуть накренился и, с шипением разрезая волны, помчался навстречу поднимающемуся солнцу. Айзик стоял на корме и наблюдал, как скрывается в голубой дымке берег.
«Куда несет меня Всевышний? Что Он хочет сделать с моей душой и с моим телом? Стоит ли беспокоиться? Я в Его руке, словно камень в праще у воина. Захочет – бросит далеко-далеко, захочет – опустит на землю. Я сделал то, что от меня зависело, а остальное в Его власти».
Вацек пропал. Поначалу Шейна была уверена, что он проголодается и вернется, но прошел день, другой, третий, а кот не появлялся. Она искала его в порту, на пирсах, возле рыбачьих фелюк, заваленных свежей рыбой, но кота никто не видел. Несколько раз Шейна обходила весь Яффо, заглядывая в самые зловонные закоулки, да без толку, Вацек словно сквозь землю провалился.
«Скорее всего, – в конце концов решила Шейна, – ему надоело валяться на подстилке в углу, и он вернулся в привычную стихию вольной жизни. Вот и хорошо, вот и правильно».
Все свободное от возни с фелюкой время Шейна проводила в подготовке к приезду мужа. Тщательнейшим образом убрала дом и, наведя сияющую чистоту, стала потихоньку собирать торжественную трапезу. Корабль мог приплыть точно через два месяца, а мог опередить срок на пару дней или задержаться. Готовить еду не имело никакого смысла, можно было лишь сообразить, какие именно блюда можно соорудить в течение полутора часов, пока Айзик будет в бане после поездки.
Сообразить не составило труда, а вот с подготовкой необходимых продуктов пришлось повозиться. Раз десять Шейна неспешно обходила рынок, рассматривая товар на бастах, торговых ларьках. Приценивалась, проверяла и договаривалась, чтобы в ближайшие несколько дней хозяин придерживал для нее выбранные кусочки.
Несколько раз ей на дороге попадался Мрари. Он вежливо здоровался, но не предпринимал никаких попыток завязать разговор. Беседа с чужой женой посреди рынка не подобает уважающему себя еврею.
Помимо подготовки дома, Шейна много размышляла о будущем ее с Айзиком семьи.
«Почему мы все время спорим? – думала она. – Наверное, Всевышний поэтому не послал нам ребеночка. Он не хочет, чтобы дитя росло под звуки перебранки между отцом и матерью».
– Но разве мало в Куруве многодетных семей, – возражала сама себе Шейна, – для которых ругань – это хлеб, а взаимные проклятия – вода? Почему же их Бог осчастливил потомством?
– Наверное, – отвечала себе Шейна, – у каждой пары своя судьба. Что годится одной, не подходит для другой. В Куруве такое возможно, а на Святой земле – нет.
И чем больше она думала об Айзике, чем чаще вспоминала его лицо, его улыбку, его шутки, его руки, даже его запах – тем сильнее щемило сердце.
– Он самый близкий мне человек, – повторяла Шейна. – Родителей и родственников я уже не увижу, разве что чудом, подруг тем более. Кому, кроме мужа, есть до меня дело в этом огромном мире? Кто поддержит, кто поможет, кто позаботится, если не он? Какая же я была дура, что тащила Айзика в Иерусалим! Если ему хорошо здесь – значит, и мне будет хорошо рядом с ним. Неужели из-за болтовни с подружками я заставлю его отказаться от любимого занятия? Нет, подружек я себе заведу новых, а вот море в Иерусалим не перетащить.
Злая, злая, злая! Нет тебе прощения! Пусть только Айзик вернется, пусть переступит порог, я сразу ему скажу: поступай, как знаешь. Хочешь жить в Яффо – будем жить в Яффо. Куда ты – туда и я!
За три дня до намеченного расписанием возвращения «Гока» все было готово, уложено и собрано, словно у артиллерийской команды перед началом боя. Шейна выстирала и выгладила лучшие наряды, повесила их в шкаф и принялась с нетерпением ждать новостей из порта.
Увы, все вышло по-другому. Прошел день, другой, третий после назначенного срока, но «Гок» не появлялся. Море бушевало, однако Шейна сохраняла спокойствие: задержка судна на несколько дней – вещь обычная.
«Скорее всего, – думала она, – “Гок” укрылся в какой-нибудь гавани и спокойно пережидает, когда шторм стихнет».
Шторм закончился, ветер отутюжил поверхность моря, и оно из черно-седой перекопанной волнами равнины снова превратилось в
