Петр Николаевич: один человек вправе распорядиться своей жизнью по своему усмотрению, армия этого права лишена, она или побеждает, или спасается.
Задумчивость появилась в Бондарине, задумчивость снова и снова сдерживала неизменную быстроту его движений, жестов, их четкость и решительность. Все это все еще оставалось в нем, но только оставалось.
«Комиссия по Бондарину» была виновата, Сеня Суриков и товарищ Кунафин?..» – догадывался Корнилов. И в самом деле Бондарин вдруг спросил:
— Выяснить бы, когда в Крайплан поступило письмо из редакции. Не при Лазареве ли еще?
Корнилов сказал, что да, письмо действительно поступило еще при жизни Лазарева, но тот не дал ему хода, сообщил редактору газеты, что, как только позволит время, оно будет рассмотрено на партячейке. Из редакции требовали создать комиссию, Лазарев отвечал: «Партячейка выше каких угодно комиссий, а тут как раз и требуется высшая идеологическая инстанция советского учреждения!»
Разговор по поводу комиссии, кажется, должен был продолжаться, но тут Бондарин снова вернулся к году 1918.
— А я, знаете ли, Петр Николаевич, я, после того как почти стал верховным правителем, но все-таки не стал им, я уже другим сделался человеком. Ей-богу! Какая-то часть меня, не половина, нет, наверное, меньше, но все равно какая-то часть осталась во мне том, в несостоявшемся верховном, а другую вон куда занесло – в Крайплан. А вам это знакомо ли? Чувство ухода одной части себя в другую, в несуществующую личность?
— Чувство это мне давно приелось, я глотаю его ежедневно. Ну вот как больной язвой желудка глотает манную кашу.
— Язвы не знаю... – чуть ли не с сожалением вздохнул Бондарин.
После того они установили, что нынче многие русские люди прожили несколько совершенно различных жизней, что нынче русский человек составной: дореволюционный, революционный, послереволюционный, а еще всякий; что имя-фамилия человека объединяет все это в нечто одно, но только формально. Не более того...
...Что такой порядок вещей делает человека склонным к изменам самому себе и это облегчает ему жизнь. Но не более того.
...Что двухфамильность, двуименность нынче ничего не меняет, она только выражает общее состояние людей. Но не более того.
Покуда они это устанавливали, Корнилову очень хотелось объяснить собеседнику кое-что и о себе. Кое-что о Корнилове, который был Корниловым дважды – Николаевичем и Васильевичем.
Взывал, отчаянно и требовательно нынешний разговор взывал к Корнилову о признании. Настоятельная потребность однажды и хотя бы только одного человека посвятить в собственную тайну! Рассказать, что Петр Николаевич – он же есть и Петр Васильевич? Но и сопротивление было тоже отчаянным: Евгения Ковалевская, его давняя спасительница, сопротивлялась, не допускала мысли о том, что кто-то, кроме нее, будет тайну знать!
Как всегда, обращаясь к ней на «вы», Корнилов пытался ее уговорить: «Ну, зачем вам, Евгения Владимировна? Святая женщина? Если вы теперь неизвестно где?» Но она знала свое: «Нет, нет и нет!» – «Зачем вам, если мы не встретимся больше никогда?!» – «Нет, нет и нет!» – «Зачем? Если даже в Крайплане тот, кому это надо, уже знает?» – «Нет, нет и нет!»
Даже и не упрямство, а фанатизм!
Ну, а тогда Корнилов, и дальше овладевая странной ролью следователя, продолжая работу Сени Сурикова и товарища Кунафина, спросил:
— Георгий Васильевич! А знаете ли вы за собой очень решительный, очень важный для вас поступок, который вы совершили однажды, а потом никогда об этом не пожалели?
Спрашивая, Корнилов вот что имел в виду.
Среди такой и сякой, среди неопределенной нынешней жизни с ее утомительно бесконечными событиями почему-то случалось очень мало определенных линий и законченных сцен. Чтобы и завязка была, и развязка, и кульминация – по классическому образцу. Прошлое такими сценами изобиловало, а настоящее? Припомнить, сколько их было нынче в жизни Корнилова, таких-то? Ну, скажем, сцена под названием «Карнаубский воск» с главным, да, пожалуй, и единственным действующим лицом – толстым-толстым и загадочным бестией-нэпманом; была другая – «Председатель человечества», в которой главным и запомнившимся Корнилову персонажем оказался даже и не сам Председатель, а тихий его помощник Герасимов с тихой же, но неизменной его мыслью, которую он никак не может доказать, поэтому, наверное, и увязался за Председателем. Была «Женитьба Бондарина», в которой такую неприятную роль сыграл все тот же старший официант... была совсем краткая сцена в приемной товарища Прохина – «Князь Ухтомский». А вот какой сюжет был в отношениях Корнилова с Ниной Всеволодовной? Да никакого, ни малейшего. Было, было и было, переживалось, а потом ни с того ни с сего кощунственно кончилось ничем – страхом, нелепостью и неизвестностью! Ведь сюжет – это истинная развязка. Это вывод. Заключение, резюме. И как много было всего в жизни Корнилова и как не было и не было выводов и заключений из этого всего?!
Ну и, конечно, Корнилов, когда спрашивал, он имел в виду город Владивосток, Бондарина во Владивостоке в октябре месяце 1922 года.
Да-да, если Омск с Железным мостом через тихую-тихую речку Омь, с огромной центральной площадью, на которую фасадом выходило здание театра, по архитектуре а-ля одесский театр, с видом на Иртыш и Заиртышье, на тюрьму – Мертвый дом Федора Михайловича Достоевского, если этот Омск роднил Корнилова и Бондарина хотя бы потому, что они там встретились, то во Владивостоке они надолго расстались.
Расставанию ничуть не помешало то обстоятельство, что Корнилов никогда во Владивостоке не бывал, не довелось – под Читой схватил сыпной тиф, в сыпнотифозном состоянии попал в плен к красным. Ненадолго – чуть только поправился, тут же извернулся и убежал в город Аул к спасительнице, к святой Евгении, в артель «Красный веревочник».
Тем интереснее, тем мучительно интереснее был для него Владивосток: если бы он туда дошел в бригаде генерала Молчанова, как бы сложилась его-то судьба? Где бы он был сейчас? В Шанхае? В Сингапуре? В Сан-Франциско, где, слышно, Молчанов организует общество бывших своих однополчан и даже орден учреждает, орден Сибирского ледового похода, которым их благородия и превосходительства намерены наградить друг друга? Если бы не читинский тиф, так, может быть, как раз сегодня или еще когда-то и Корнилов был бы удостоен того самого ордена? На немногочисленном каком-нибудь собрании бывших офицеров в одном из русских кварталов Сан-Франциско? Нет, Корнилов в Сан-Франциско не рвется – здесь, в Красносибирске, русский язык и Россия, а там их нет, здесь еще недавно была Нина Всеволодовна, а там ее не было никогда, но почему не сам за себя он сделал
