– Я не сомневаюсь, что вы и сэр Джон Уолтон употребили всевозможные предосторожности, – отвечал Бертрам, – но непредосудительно предполагать, что небо выполнит свои намерения. Я смотрю на замок Дуглас как на место, отмеченное некоторым образом судьбой, и сгораю от нетерпения видеть перемены, совершавшиеся с ним в течение двадцати лет. Но, кроме того, я хочу найти, если возможно, книгу Томаса Эрсилдуна, в которой скрыто столько вещей, ныне позабытых, и столько пророчеств относительно будущности Северного и Южного королевств, составляющих Великобританию.
Рыцарь не отвечал ни слова и продолжал ехать по крутому берегу реки. Наконец они достигли вершины большого холма. Отсюда путникам открылась вся долина.
Туман, покрывавший окрестность, лишь неясно выказывал грубые укрепления, служившие обороной городку Дуглас, который мог держаться против временного нападения, но не в состоянии был выдержать правильной осады. Налево, на некотором расстоянии, отделенный от города каналом, высился Опасный замок Дуглас.
– Вот и замок, – сказал Аймер де Валенс, торжественно протягивая руку, – теперь ты можешь судить сам, менестрель, легче ли его взять, чем прежде.
Менестрель покачал головой и сказал:
– Nisi Dominus custodierit civitatem[3].
– Я имею достаточно власти в этом замке, чтобы поручиться вам за радушный прием, и надеюсь, что сэр Джон не откажет принять человека вашей профессии, беседа с которым может быть нам полезна. Я только не могу обещать вам этого относительно вашего сына из-за его недавней болезни; но если я выхлопочу ему дозволение остаться в монастыре Святой Бригитты, ему там будет спокойно, пока вы окончите свои дела в замке.
– Тем охотнее принимаю ваше предложение, что могу вознаградить аббата за гостеприимство.
– Это очень важно, – отвечал Валенс, – для монахов и монахинь, которые в военное время редко пользуются доходами.
Они подъехали к стоявшему у ворот замка многочисленному караулу, который с уважением встретил Аймера де Валенса, помощника губернатора. Фабиан, оруженосец рыцаря, объявил караулу желание своего господина, чтобы менестрель был впущен в замок.
Один старый стрелок смотрел, однако, нахмурив брови, на менестреля, следовавшего за сэром Аймером.
– Ни мне, да и никому из нашего звания нельзя противиться желанию сэра Аймера де Валенса, племянника графа Пембрука, – сказал он, – но вы знаете, мистер Фабиан, что мы имеем строжайшее приказание, и явись сам Соломон, царь Израильский, в виде бродяги менестреля, я и того не могу пропустить без положительного приказания сэра Джона Уолтона.
– Как! – воскликнул сэр Аймер де Валенс, подъехавший на этот разговор, – разве ты сомневаешься в моем праве принимать гостя или осмеливаешься оспаривать у меня это право?
– Ах, Боже сохрани! – отвечал старый солдат, – чтобы я дерзнул ослушаться вас, сэр рыцарь, так недавно и так почетно заслужившего свои шпоры; но в этом деле я должен думать и о приказании сэра Джона Уолтона, который такой же губернатор для меня, как и для вас, сэр Аймер. Вследствие этого я считаю своим долгом задержать вашего гостя до приезда губернатора с аванпостов, и так как я исполняю свою обязанность, то и не думаю, что это могло бы оскорбить вас.
– Мне кажется дерзким с твоей стороны, – сказал рыцарь, – предполагать, что мои приказания противоречат приказаниям сэра Джона Уолтона. Ты можешь по крайней мере поверить мне, что тебя не обвинят за это. Отведи этого человека в караульню и накорми его: а когда возвратится сэр Джон Уолтон – доложи, что это по моему приказанию, а если этого мало для твоего оправдания, я сам переговорю с губернатором.
Стрелок повиновался. Он велел ввести менестреля и накормить его. Одновременно он разговаривал с Фабианом. Этот молодой человек очень загордился с тех пор, как сделался оруженосцем сэра Аймера, – это было ступенью к рыцарству.
– Фабиан, – сказал старый стрелок, пользовавшийся всеобщим доверием в замке, – говорю тебе, Фабиан, что окажешь добрую услугу своему господину сэру Аймеру, если дашь ему понять, что с его стороны не мешает терпеливо снести, если старый, опытный стрелок отвечает ему вежливо и откровенно на его приказания: ибо, конечно, не в первые двадцать лет жизни человек может изучить различные правила военной службы. Сэр Джон Уолтон, бесспорно, превосходный начальник, твердо следует своим обязанностям и, верь мне, будет так же строг к твоему господину, как и с каждым нижним чином. Он сделает сэру Аймеру де Валенсу выговор при малейшем случае, хотя его дядя, граф Пембрук, постоянно покровительствует сэру Джону Уолтону и заложил основание его карьере. Сэр Джон считает лучшим средством доказать свою признательность старому графу, приучая его племянника к дисциплине во время войн с Францией.
– Говори что хочешь, старый Гилберт Гринлиф, – отвечал Фабиан, – ты знаешь, что я никогда не сержусь на твои проповеди и, следовательно, ты должен быть доволен, что я терпеливо выслушиваю выговоры твои и сэра Джона Уолтона. Но ты уж заходишь чересчур далеко и каждый день проедаешь мне плешь. Старик не должен забывать, что некогда был молод, а молодой – что со временем должен состариться. Вот мое правило, которым ты можешь воспользоваться, Гилберт. Ты никогда не слышал лучшего, помести его в свои нравственные аксиомы; оно не будет тебе дорого стоить и выручит тебя из беды, когда вино, единственный твой недостаток, добрый Гилберт, приведет тебя в замешательство при каком-нибудь случае.
– Ты лучше прибереги его для себя, сэр оруженосец, – возразил старый солдат, – скорее оно тебе будет со временем полезно. Слыхано ли, чтобы рыцарь или оруженосец подвергались телесному наказанию, как бедный старый стрелок или конюх? Тебе сделают лишь выговор…
Между тем сэр Аймер де Валенс рассуждал, что, оказывая обыкновенное гостеприимство такому человеку, как Бертрам, он поступил как надобно, но была велика вероятность того, что менестрель в сущности был не тем, кем казался. В его разговоре чувствовалось нечто более серьезное, если не более суровое, нежели у людей его профессии; и, припомнив различные мелочные строгости сэра Джона Уолтона, он начал подумывать, что губернатор мог весьма не одобрить допущения в замок человека, подобного Бертраму, ввиду опасностей, постоянно угрожавших гарнизону. Он искренне пожалел, что не сказал бродячему менестрелю, что обстоятельства не позволяют ни его и никого постороннего впускать в Опасный замок. Он этим заслужил бы не порицание, а, напротив, – похвалу высшего начальника.
В это время он также почувствовал некоторый тайный страх получить выговор от губернатора, ибо, несмотря на строгость сэра Джона Уолтона, сэр Аймер столько же любил его, сколько боялся. Поэтому он пошел в караульню под предлогом посмотреть, исполнены ли его приказания относительно дорожного товарища. Менестрель при входе его встал почтительно, и по манере, с какой он выражался, казалось, что если он не ожидал этого внимания, по крайней мере, ему не удивлялся. Сэр Аймер принял холодный тон, какого доселе не показывал Бертраму, и, возвратись к своему приглашению, изменил его до некоторой степени, сказав, что он только помощник губернатора и что окончательное позволение войти в замок зависит от сэра Джона Уолтона.
